Коллектив авторов - Сербия о себе. Сборник

Во второй части эссе предлагаются реляционные рамки для понимания конфликта в бывшей Югославии. Этими рамками, которые, как мне кажется, дают необходимую корректировку приведенным «мифам и заблуждениям», я также обязан Брубейкеру. Речь идет об анализе «положения наций и национального вопроса в Новой Европе». Брубейкер отбрасывает абстрактное, стерильное и пристрастное различение «хороших» и «плохих» национализмов и анализирует их конкретные формы, которые развиваются параллельно с процессами распада государств и политической и экономической транзицией в Центральной и Восточной Европе. В процессах национализирующей реконфигурации политического пространства в регионе национальный вопрос возникает снова, принимая новые формы. Сосредоточиваясь на «действительно существующих национализмах» этого особого региона, Брубейкер отмечает одновременное усиление трех типов национализма и указывает на факт их тесной взаимосвязи в «единый реляционный узел» (single relational nexus). Речь идет о «национализирующем национализме» государств, уже обретших независимость или находящихся на пути ее обретения, прямо противоположном «национализму внешней исторической родины», с которой граничат отделившиеся государства, и «национализму национальных меньшинств». Последнему из трех видов непосредственно угрожает «национализирующий национализм», а «национализм исторической родины» покровительствует. Основными характеристиками созданного таким образом узла взаимодействия являются: 1) исключительная взаимозависимость отношений внутри и между национализмами; 2) реактивный и интерактивный характер триад отношений между национализмами; 3) посреднический характер реактивной взаимоигры, факт, что взаимное занимание позиций опосредовано представлениями о позициях во внешнем поле, которые сами могут быть опосредованы уже занятыми позициями внутри поля.

А теперь вернемся к наиболее распространенным нарративным теориям о распаде Югославии. При их внимательном изучении становится ясно, что большинство мифов и заблуждений, которые они содержат, проистекает из заблуждения культурного детерминизма, кроме того, в них в достаточной мере присутствуют заблуждения механицистского общественно-экономического детерминизма, а также заблуждения структуральные, эссенциалистические, манипулятивные и заблуждения типа один исполнитель/один фактор в разных комбинациях.

К примеру, согласно широко принятой теории первого типа заблуждений, такие характеристики, как преобладание мифологического мышления над рациональным рассуждением, бесконтрольное распространение национализма, неописуемая жестокость, по общему мнению присущая войнам на этой территории, практика «этнических чисток» и бессилие демократических процедур в искоренении авторитарных форм власти, взятые совокупно, объясняются доминантными культурными моделями региона, или по крайней мере культурными моделями, принятыми главными участниками этих процессов. Другими словами, культурно-детерминисткий миф о балканском экзотизме во всех неурядицах и трагедиях в регионе обвиняет сербскую культуру (или по некоторым версиям хорватскую, и/или боснийско-мусульманскую, и/или албанскую в зависимости от этнической склонности автора), которую, предположительно, отмечают крайняя патриархальность, авторитарность, традиционализм, этнонационализм, сильная тяга к насилию, а также засилье «местечкового» или «подданнического» типа политической культуры [69]. Между тем эта «теория» обнаруживает недостатки как в логической цепочке объяснений, так и в отношении к эмпирическому опыту. Поскольку, во-первых, с чего бы вдруг именно сербская культура (неважно, каков ее «истинный» характер) должна обладать столь безграничной властью над сербами – такой властью, что все без исключения сербы должны поступать в соответствии с ней – оправдывая таким образом культурно-детерминистские объяснения? Ведь другие культуры не властвуют так над всеми представителями того или иного народа, во всяком случае это следует из значительного количества самостоятельных вариаций в их поведении. Следовательно, в данном конкретном случае логика культурно-детерминистского «объяснения» трансформируется в чистый культурный экзотизм и realism of the group. Поэтому кажется мало вероятным, что культурно-детерминистская модель в состоянии истолковать заметные вариации в современном поведении самих сербов, а также очевидные перемены образцов их поведения во временной протяженности. А если сама модель не может этого сделать, почему мы должны соглашаться с какими-либо детерминистскими выводами, сделанными на основании этой модели? Затем, может ли вообще культурно-детерминистская модель способствовать лучшему пониманию многочисленных случаев схожего поведения отдельных представителей и групп, относящихся к различным культурам, в сопоставимых общественных и исторических условиях?

Общая культурно-детерминистская модель далее развивается в балканизирующем мифе исторической периферийности/мифологического менталитета основных участников югославской трагедии. Сербы, наиболее частые объекты этой теории, или «небесный народ», как они сами себя называют (это особенно подчеркивается), считаются выходцами из XIX века, если не из средневековья. Они плотно оплетены сетью исторических мифов, которую сами сплели, поэтому не в состоянии встретиться лицом к лицу с реальностью постисторического мира, который все ускоряется. Этот народ ограничен циклической, круговой, внеисторической, замкнутой концепцией времени, принципиально отличающейся от западной, линеарной, эволюционирующей, реалистичной и разомкнутой. Именно поэтому у них невообразимое количество годовщин, юбилеев и памятных дней, они скованы ритуализированными формами поведения, являющимися для них единственно приемлемой связью с действительностью. В сущности этим ритуализмом они вписывают свой исторический горизонт в вечно обновляемый круг. Все еще веря, что их земля там, где покоится прах их предков и где разбросаны их исторические памятники, они продолжают сражаться в давно проигранных битвах, предпочитая небесную славу последовательному соблюдению прав человека и процветанию страны. Более того, они исповедуют обсессивную приверженность таким идеям, как индивидуальная жертва, коллективное имущество, абсолютная истина и Господня справедливость, которые в цивилизованном мире давно релятивизированы и развенчаны. Не ощущая глобальных потоков, эти создания обречены на единственный доступный им способ существования – исторический мистицизм, иррациональность, коллективизм и насилие. Однако, как и большинство эссенциализирующих дуалистических моделей, эта теория назидательно делит реальность на два сегмента (дикие Они и цивилизованные Мы), подразумевая при этом, что любой представитель этих сегментов идентичен всем остальным представителям. Затем в рассматриваемой теории произвольно выстраиваются представления о сути двух совершенно особенных реальностей – универсум замкнутого циклического времени относительно универсума разомкнутого линеарного времени. Наконец, эти конструкты используются для истолкования различий, которые, как предполагается, существуют между двумя диаметрально противоположными и обособленными, а изнутри гомогенными реальностями (история обусловила и спиралевидную эволюцию человеческого рода: вечное повторение в противовес трансисторическому способу существования).