Александр Пятигорский - Что такое политическая философия

ВОПРОС: Как народ может быть субъектом политической рефлексии?

Я уже это сказал – все начинается со слова. Наполеон сказал своему министру Вольнею: «Мой народ хочет добрую старую религию. Я верну ее народу» – вот вам народ. Вы поймите, такуже сказано: мой народ. Он уже сделан субъектом рефлексии тем, кто произнес эту безумную фразу. Это не имеет никакого значения, какая фраза – правильная или неправильная. А почему вы, кстати, думаете, что торговый банк «Джи Пи Морган» может быть субъектом политической рефлексии, или римский папа, или ватиканский синод?

Я ведь поэтому и начал с того, что в принципесубъект политической рефлексии всегда неопределенен, во-первых, и фрагментарен, во-вторых. Он и должен быть неопределенен. Им может быть что угодно.Что касается объекта, то этим объектом будет то, о чем вы думаете в терминах политической рефлексии. О революции, о войне, о цене мяса на рынке – неважно. Но этот объект, будучи включенным в политическую рефлексию, уже становится политическим.В одной из блестящих работ Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» были лозунги – вы думаете, это смешно! – «Vive Napoleon!», «Vive le saucisson!» («Да здравствует Наполеон!», «Да здравствует колбаса!»). О колбасе думали! Как думали? Политически.

Мы находим ряд ситуаций, в которых – объективно – политическая рефлексия уже является и политическим действием. В некоторых ситуациях это может быть так, а может быть наоборот, в зависимости от ситуации. Я приведу один пример, очень простой. Если мы возьмем возникновение и развитие тоталитаризма, то в тоталитарном государстве, естественно, любая политическая рефлексия является политическим действием. Но это случай аномалии,каковой является тоталитаризм. В принципе, я считаю, что невозможно построить такую деятельностную методологию, которая бы описывала политическую рефлексию как политическое действие. Я в этом совершенно убежден. Ну хотя бы потому, что видел, как кто-то пытался это сделать, и даже сам пытался это делать. Ничего не получается. Это можно, но тогда надо ввести такое количество ограничивающих условий, где действие будет не совсем действием, рефлексия – не совсем рефлексией, и так далее, и так далее.

Забегая вперед, в тему другой лекции о революции, приведу пример. Истинным автором германской революции 1933 года был Адольф Гитлер – надо называть вещи своими именами. В одном из самых интересных исторических документов мировых революций, в его книге «Майн кампф», он формулирует эту революцию. Но что самое интересное, в его формулировке этой революции (которая случилась через десять лет после того, как его в тюрьму посадили), даже в очень краткой политической формуле захвата власти, революция в его мышлении не была абсолютной. А почему? Дамы и господа, я много читал об этом человеке. У этого человека принцип мышления был нереволюционным. В каком-то смысле, в отличие от его главного союзника-противника Сталина, Гитлер был, кроме всего прочего, в душе и консерватором, и просто скромным тихим немецким буржуа, бюргером с диким запасом бешеной негативной энергии. Если бы ему сказали: «Да это же абсолютная революция, полное преобладание в мышлении идей революции за счет всего прочего» – он бы сказал: «Да вы с ума сошли! Да я хочу, чтобы архитектура была хорошей, чтобы всегда хорошую рыбу и колбасу можно было в магазине дешево купить».

Ведь неприятно называть вещи своими именами, да? «Гитлер – это очень плохо, а революция – тоже плохо, но все-та-ки не так плохо, как Гитлер» – это чушь. Я вам дам один методологический совет: если вам неприятно о чем-то подумать – это первый признак того, что именно об этом и стоит подумать.

Один замечательный американский историк и статистик подсчитал, что ко дню бостонского чаепития – начала американской революции – политически отрефлектировали эту ситуацию как ситуацию революции шесть человек (задним числом, естественно). Тогда как отцов-основателей было несколько десятков. И этого оказалось достаточно. И позвольте мне утверждать, что если американскую революцию отрефлектировали шесть человек, то ту огромного значения революцию, хотя и не абсолютную, которая произошла в Германии, отрефлектировал один человек – Адольф Гитлер. И отрефлектировал ее с идеальной точностью, не допускающей разночтений.

Большинство людей, это не секрет, думают вульгарно. При этом употребляя самую страшную формулу мирового невежества «все так думают», которая не верна фактически : откуда можно знать, что все так думают? Одна близкая мне особа сказала: «Да ведь то, чем ты занимаешься, никому на свете не интересно». Я ей очень серьезно ответил: «А раз это интересно мне, то ты уже не можешь сказать – никому». Этот универсализм, приписываемый мышлению, – первый знак вульгарности.

Разве это можно сравнить со словами одного из гениев американской революции – Томаса Джефферсона, который считал, что истинное переустройство страны могут произвести люди, которые регулярно моются, говорят на прекрасном английском, а в дополнение ко всему знают латынь, древнегреческий и неплохо бы – древнееврейский. Вот каковы стандарты Америки того времени – к революции приходило немало сверхкультурных американцев. Гитлер никогда не был снобом. Его революция никогда не была абсолютной. Итак, субъектом политической рефлексии может быть один человек, могут быть два человека, может быть семья, может быть партия, может быть народ. Может быть, как считают недавно опубликовавшие в России свою книгу два шведских умственных дебила (у них, вероятно, генетически это было обусловлено, надо было смотреть при рождении), весь мир, объединенный (пардон, я сам плохо знаю, что это такое) Интернетом.

Я, может быть, издеваюсь иногда, говоря о людях. Но, заметьте, несерьезно. Серьезно я только хвалю. В конце концов, у каждого все-таки хватает мышления, худо-бедно, на то, чем он занимается. Хотя бывают исключения.

Теперь перейдем к политической философии, которая исследует политическую рефлексию. Каким образом мы можем охарактеризовать субъекта политической философии, в данном случае вашего покорного слугу? Я бы сказал, что в моей субъективной философской позиции есть два объективно важных момента. Первый момент: я исхожу из того, что моя собственная позиция является современной. Не в силу того, что все мудрые люди или идиоты всех стран ее разделяют, но я сейчас думаю – значит, современно. Фактически получается так, что любая политическая ретроспектива трансформируется современностью моего философского взгляда на политическую рефлексию.