Александр Ципко - Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

И надо понимать, чего еще не осознали в новой, объединенной с Крымом России, что «Правый сектор» создал не только новую, антирусскую Украину, но и новую русскую нацию, нацию, живущую уже по законам военного времени, по законам осажденной крепости . Надо понимать, о чем образно, но, на мой взгляд, предельно близко к истине написал обозреватель «МК» Михаил Ростовский. Присоединив Крым к России, «Россия под руководством Путина не просто наступила на любимую мозоль Запада, мы переехали Западу „ногу“ на многотонном „КамАЗе“, а потом развернулись и переехали еще раз. Нынешний кризис не может завершиться по формуле „пошумели, поругались, разошлись, стали жить дальше“». От себя добавлю: наличие у России ядерного оружия помогло нам, по крайней мере на первом этапе, безболезненно, без особых рисков присоединить Крым к России. Но то же ядерное оружие провоцирует у Запада страстное желание во что бы то ни стало ослабить, уничтожить эту непредсказуемую Россию, «с ее непредсказуемым лидером» . Я слышал эту фразу не один раз на CNN в последние дни, и все это серьезно. Мы действительно вступили в новую эпоху развития России. Мы превратились в нацию, которая, защищая свои (с нашей точки зрения) национальные интересы, вступила в долговременный, затяжной конфликт с Западом. Все верно. Сначала последствия экономических санкций не будут сильно сказываться на внутренней политической стабильности. Но по мере того, как консолидация народа и власти, вызванная соединением Крыма с Российской Федерацией, будет ослабевать, будет расти недовольство, связанное с неизбежной утратой существующего сейчас уровня благосостояния. И так далее, и так далее. Я согласен с тем, что после референдума 16 марта назад дороги нет, что лучше страдать, сохранив свое достоинство и честь, чем страдать, будучи к тому же униженным и оскорбленным в своих чувствах. И только политики, не имеющие ума, а может, и совести, могут уверять народ, что и на этот раз все обойдется, что никаких серьезных санкций не будет, что нас вместе с Крымом ожидает счастливое будущее.

Надо понимать, что Дмитрий Ярош со своим «Правым сектором» создал не только прозападную, антирусскую украинскую нацию, которая уже сейчас во всех своих бедах обвиняет Россию, но и новую, очень прокоммунистическую русскую нацию. Надо видеть, что в России в последние дни вместе с ростом желающих объединиться с Крымом (два месяца назад их было всего 35 %) росли просоветские настроения. Праздник объединения Крыма с Россией сегодня у нас празднуется чисто по-советски, как День победы 9 мая. Теперь уже окончательно главным героем новой России становится вождь наших побед товарищ Сталин, о чем мы слышим в последние дни на телевидении. Нельзя не видеть, что за стремлением вернуть в Россию Крым стояло не дореволюционное понимание России и русскости (в рамках этого сознания вся Новороссия, и прежде всего Одесса, является неотъемлемой частью России), а советское сознание русскости, связывающее понятие Россия с границами, созданными большевиками РСФСР.

Я, честно говоря, не вижу у России возможностей в условиях новой конфронтации с Западом сохранить себя, ответить на новые вызовы без восстановления цензуры и железного занавеса, без отмены права на эмиграцию. Очевидно, что наш креативный класс, который и без всякой новой «холодной войны» думал о том, чтобы «свалить из России», вряд ли захочет жить в стране, будущее которой стало крайне неопределенным. И получается, что Дмитрий Ярош со своим «Правым сектором» создал не только новую Украину, где нет места тем, для кого Степан Бандера никогда не станет национальным героем, но и новую Россию, где придется молчать всем тем, для кого Ленин и Сталин остаются заурядными палачами. Кстати, без всякого противостояния с Западом, по новому закону всем тем, кто, как я, утверждает, что Сталин был палач пострашнее Гитлера, ибо он убивал своих, а тот чужих, уже полагается двухгодичный срок.

И последнее, почему меня потянуло на философские размышления о русской истории, и откуда этот пессимизм, которым дышит, наверное, эта моя статья. Но ведь действительно, если посмотреть на происходящее в контексте нашего страшного русского ХХ века, то история повторяется. Мы все время ищем себе на голову новые приключения, не способны нормально жить и развиваться, не способны строить, созидать без надрыва, без мобилизационной экономики, без тягот и лишений. Все-таки все поразительно зыбко, неустойчиво в нашей русской истории. Нам быстро надоедает нормальная, спокойная жизнь, и мы дружно, как настоящие самоубийцы, ломаем все устоявшееся, ищем конфликтов, а на самом деле просто смерти.

Честно говоря, и это не преувеличение, я смотрю на все происходящее не только как человек, вся основная жизнь которого пришлась на годы «холодной войны», но и как глубокий старик, как будто живущий второе столетие. Моя беда, а может быть, мое счастье состоит в том, что мои дедушки, которые меня воспитывали в детстве и отрочестве, влили в мое сознание свою собственную историческую память. Отец моего отца, отставной чекист, полурусский-полулатыш Леонид Дзегудзе, был 1890 года рождения. Отец моей матери Еремей Ципко, крестьянин из Проскурова, ровесник Сталина, был 1880 года рождения. Так вот, поразительно, они, «красные», никогда ничего не рассказывали о революции, а только о том, что они потеряли, что было в николаевской России. Первый, интеллигент, все время рассказывал о своей прабабушке, дочери адъютанта Суворова Андриана Денисова, которая умерла у него на руках в Киеве в 1924 году в возрасте 104 лет, и, естественно, о воинских подвигах своего прадеда-генерала. А второй дед, Ципко, по поводу и без повода, рассказывал о голоде 1901 года в его родной деревне Ольшаны под Каменец-Подольском и о том, как он был счастлив, что в конце концов попал в сытую Одессу. Кстати, они почему-то настойчиво (теперь я понимаю, почему) внедряли в мою голову все эти события в их жизни, которые имели отношение к российской истории. Кстати, и дед Леонид, и дед Еремей очень гордились тем, что судьба свела их в разное время с Максимом Горьким. Первый показывал мне фотографию 1912 года, на которой он сидит рядом с Горьким у него на вилле на Капри, тогда дед Леонид учился на инженерном факультете Неаполитанского университета. А второй, дед Еремей, рассказывал мне о том, как они вместе с Горьким в 1901 году работали грузчиками в одесском порту и вместе ходили в «обжорку», где обед стоил всего 18 копеек. И почти каждый вечер, когда я был рядом с ними, то с первым, то со вторым, они говорили о прошлом как об утерянном рае. И мое сознание все-таки политизированного ребенка пронизывала их болезненная ностальгия о той России, которая по их вине была утрачена ими навсегда.