Митрополит Иларион (Алфеев) - Бог: Православное учение

Не всякому, говорю вам, можно философствовать о Боге, не всякому! Это вещь не дешевая и не для пресмыкающихся по земле! Добавлю также, что не всегда, не перед всеми и не обо всем можно философствовать, но нужно знать, когда, перед кем и о чем. Итак, не всем это доступно, а только тем, которые испытали себя и провели жизнь в созерцании, и прежде всего очистили душу и тело, или по крайней мере очищают… О чем же можно философствовать и в какой мере? О том, что доступно для нас, и в такой мере, в какой простирается на это способность и сила слушателя… Я не говорю, что не нужно всегда вспоминать о Боге… Вспоминать о Боге нужно чаще, чем дышать!.. Запрещаю не вспоминать о Боге непрестанно, но богословствовать непрерывно; притом запрещаю не само богословие как что-то неблагочестивое, но богословие не вовремя; запрещаю не учительство, но несоблюдение меры [7] Григорий Богослов. Слово 27. 3–4. SC 250, 76–80 (Слова 27–31: Grégoire de Nazianze. Discours 27–31. Ed. P. Gallay, M. Jourjon. SC 250. Paris, 1978. Русский перевод: Творения = Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, архиепископа Константинопольского. Т. 1–2. Изд. Сойкина, б. г. (Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1994р). .

Необходимым условием богословствования святой Григорий считает очищение себя: «Великое дело – говорить о Боге, но еще больше – очищать себя для Бога» [8] Григорий Богослов. Слово 32. 12. SC 318, 110 (Творения. Т. 1. С. 469). . В этом изречении очищение-катарсис не противопоставляется богословию: по сути, богословие и есть то духовное очищение, которое необходимо для познания Бога. Слово очищенное, слово о том, что превыше слов, разума и слуха, должно рождаться из молчания:

Вы не знаете, каким даром Божиим является молчание и то, чтобы не иметь нужды в любом слове, но по своему усмотрению одно избирать, а другого избегать и быть для себя распорядителем как слова, так и молчания! Ведь по природе своей всякое слово немощно и удобоколеблемо… а слово о Боге – настолько более, насколько предмет его выше, ревность сильнее, опасность страшнее. Но чего мы испугались и на что понадеемся? На ум, на слово или на слух, если всем трем угрожает опасность? Ибо постичь (Бога) трудно, изъяснить невозможно [9] Ср.: Платон. Тимей // Его же. Сочинения: В 3 т. М., 1971. Т. 3. Ч. 1. С. 457–541. 28 с. , а найти очищенный слух труднее всего [10] Григорий Богослов. Слово 32. 14, 11–21. SC. 318, 114 (Творения. Т. 1. С. 470). .

Тема молчания – лейтмотив восточнохристианского богословия. Священномученик Игнатий Богоносец, как мы помним, говорил за два столетия до Григория Богослова о том, что обладающий словом Христа «может слышать даже Его молчание» [11] Игнатий Богоносец. Послание к Ефесянам 15, 2 (Послания: Ignace d’Antioche; Polycarpe de Smyrne. Lettres; Martyre de Polycarpe. Ed. P. – Th.Camelot. SC 10. 1969. Русский перевод: Ранние отцы Церкви: Антология. Брюссель, 1988. С. 101–156). . Спустя три столетия после Григория преподобный Исаак Сирин скажет: «Молчание есть таинство будущего века, а слова суть орудие этого мира» [12] Исаак Сирин. Слово 42 (Слова: Mar Isaacus Ninevita. De perfectione religiosa, quam edidit Paulus Bedjan. Leipzig, 1909. Русский перевод: Слова подвижнические = Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина Слова подвижнические / [Пер. с греч. С. Соболевского]. Сергиев Посад, 1911. С. 180). . Отцы Восточной Церкви остро сознавали неадекватность, неприспособленность человеческого языка для выражения божественной реальности. Поэтому в святоотеческой традиции так называемое катафатическое (положительное) богословие уравновешивается апофатическим (отрицательным). Катафатическое богословие стремится описать Бога при помощи человеческих слов, наделить его теми или иными свойствами, соответствующими свойствам человека. Апофатическое богословие путем отрицания всего, что́ не есть Бог, приводит к пониманию непостижимости Бога, Его абсолютной трансцендентности. Апофатическое богословие соответствует пути богопознания как совлечения рационального познания и умолкания перед тайной, выразить которую человеческое слово не в силах.

Суть катафатического и апофатического богословия была наиболее полно выражена Дионисием Ареопагитом в трактате «О мистическом богословии». Вслед за Григорием Богословом и Григорием Нисским автор трактата сравнивает путь богопознания с восхождением Моисея на гору Синай для вступления во мрак, где Бог (см.: Исх 20, 21). Бог познается через мрак, или сумрак «неведения» (незнания), то есть через отрешение от всякого рационального и дискурсивного познания, утверждает Дионисий. Конечная цель богослова – оказаться «в этом пресветлом сумраке и посредством невидения и неведения видеть и разуметь то, что выше созерцания и знания, что невозможно ни видеть, ни знать» [13] Дионисий Ареопагит. О мистическом богословии. 2 (Восточные отцы V века = Восточные отцы и учители Церкви V века: Антология / Сост., биографические и библиографические статьи иером. Илариона (Алфеева). М., 2000. С. 257–416). С. 258. . Для этой цели апофатический метод, по мнению Дионисия, более подходит, чем катафатический. Последовательно отрицая все то, чем Бог не является, богослов приходит к утверждению о полной непознаваемости Первопричины всего сущего, Которая, будучи выше всего, и несущностна, и нежизненна, не бессловесна, не лишена ума и не есть тело; не имеет ни образа, ни вида, ни качества, или количества, или величины; на каком-то месте не пребывает, невидима, чувственного осязания не имеет; не воспринимает и воспринимаемой не является… Она не душа, не ум; ни воображения, или мнения, или слова, или разумения Она не имеет; и Она не есть ни слово, ни мысль; Она и словом не выразима и не уразумеваема; Она и не число, и не порядок, не величина и не малость, не равенство и не неравенство, не подобие и не отличие; и Она не стоит, не движется, не пребывает в покое, не имеет силы и не является ни силой, ни светом; Она не живет и не жизнь; Она не есть ни сущность, ни век, ни время; Ей не свойственно умственное восприятие; Она не знание, не истина, не царство, не премудрость… ни что-либо другое из доступного нашему или чьему-нибудь из сущего восприятию… К Ней совершенно не применимы ни утверждение, ни отрицание; и когда мы прилагаем к Ней или отнимаем от Нее что-то из того, что за Ее пределами, мы и не прилагаем, и не отнимаем, поскольку выше всякого утверждения совершенная и единая Причина всего, и выше всякого отрицания превосходство Ее, как совершенно для всего запредельной [14] Дионисий Ареопагит. О мистическом богословии. 4–5 (Восточные отцы V века. С. 260). .

Гносеология Дионисия Ареопагита представляет собой классический образец христианского мистицизма. Согласно Ареопагиту, путь богопознания есть «путь отвлечения и отрицания, путь упрощения и умолкания»; Бог познается только в покое незнания, которое есть сверх-знание [15] Флоровский. Восточные Отцы V–VIII веков = Флоровский Георгий, протоиерей. Восточные Отцы V–VIII веков. Париж, 1937. С. 103. . Мистическое незнание есть не что иное, как экстаз – исступление, исхождение человека из самого себя и вступление в божественную реальность, исхождение из сферы рационального и вступление в сферу непостижимого: