Виктор Капитанчук - Мир как икона Божия

Однако следующим оказался не я. В январе 1980 года у меня был проведён второй обыск, я уж решил, что это пришли за мной. Однако, нет. В этот день был арестован о. Дмитрий Дудко. Он был служащим священником, имевшим огромный авторитет среди верующих и хорошо известен как активный проповедник христианства заграницей. Я был невероятно удивлён, что власти решились арестовать и его. Ну а до мня очередь дошла 12 марта 1980 года.

После нашего ареста наши друзья объявили о своём вступлении в Комитет, и о том, что Комитет защиты прав верующих продолжает существовать и деятельность его будет продолжена.

Однако, фактически активная работа Комитета прекратилась и никто из его новых членов больше арестован не был. Ограничились вызовами на допросы.

Это был беспрецедентный период в истории подавления инакомыслия. Нас очень не хотели арестовывать. «не портить себе лицо свободного государства», было время разрядки всё-таки. В результате три с половиной года нам дали возможность работать. Но вызывали и вызывали и «беседовали». Прокурор Фунтов, который тогда, кажется был помощником прокурора города Москвы и затем выступал обвинителем на моём процессе или даже самим прокурором, (меня тогда это мало интересовало) чуть ли не сочувственно и недоуменно меня увещевал: «Ну почему Вам так хочется в тюрьму?». Да, нет мне вовсе и не хотелось туда, но и прекращать свою деятельность я не видел никаких законных оснований, а после ареста Якунина это было бы и вообще морально невозможно. Увы, чиновники из КГБ и Прокуратуры понять это были не в состоянии, а может и понимали, но делали то, что приказано.

Прежде чем попытаться осмыслить, подвести итог, оценить как-то нашу деятельность по правовой защите верующих, мне хотелось бы более подробно остановиться на том, как нас обыскивали, как нас не хотели долго арестовывать и потом всё-таки арестовали, и как велось следствие. И вот почему. Я думаю, что мы попали в уникальный период истории СССР и КГБ. Ни до, ни после при советской власти такого «вегетарианского» периода не было. В этом, конечно мы ни при чём, просто тогда очень хотелось государству выглядеть в глазах всего мира государством свободным, реально изменившимся, а «железный занавесь», под прикрытием которого можно было творить всё что угодно к тому времени уже достаточно изрядно прохудился и сквозь эти дыры уже многое было видно, что происходило в стране на самом деле.

Действительно к 1979 году в СССР расплодилось множество самиздатских изданий и независимых от власти комитетов, распространявших информацию о том, какой реально была ситуация со свободой и инакомыслием в стране. Сначала хрущёвская оттепель, потом власти изрядно подгадили себе процессами над Синявским, Даниэлем и Бродским. Как говаривал М. С, Горбачёв «процесс пошёл», скрыть его или обмануть, как в тридцатые годы было уже невозможно. Но и терпеть всякие независимые выступления к 79 году власти уже больше не могли. Летом 79 партийная верхушка приняла решение прикрыть все независимые самиздатские издания и комитеты. Начали громить «Хельсинскую группу». К ноябрю дело дошло и до нас.

Очень рано утром 1 ноября 1979 года в моей квартире раздался звонок. Я пошёл открывать. В переднюю ввалились несколько человек. Один из них, следователь Левченко Алексей Анатольевич показал мне ордер на обыск. Оказалось, в этот день был арестован Глеб Якунин. Соответственно обыски проходили у него и у тех, кто был с ним близко связан, ну и у меня, естественно, как секретаря Комитета защиты прав верующих.

Вели себя КГБешники вполне вежливо. Один из них, кажется всё тот же Левченко, сказал даже, что понимает, что делает зло, вторгаясь вот так в чужую семью, нарушая её покой, но что, дескать, поделаешь – служба.

Обыск продолжался несколько часов. Некоторые книги богословского содержания, поначалу пытались изъять, но после того, как я сказал, что политики там уж точно нет, а мне они нужны для работы, а вам вроде бы совсем ни к чему, эти книги оставили. Добрые люди соглашались. Так мирно беседуя, мне удалось спрятать под кухонный стол записную книжку с телефонами друзей. Нечего людей беспокоить.

В результате набрали два огромных мешка документов и книг, и, видно было утомились, материала хватало, и дальше возиться не очень-то хотелось. Один из них открыл дверцу встроенного шкафа и увидел его забитым бельём, приготовленным к стирке. Я, может быть несколько злорадно, констатировал: «Ну всё, здесь вы закопаетесь!». Он поскорее закрыл дверь и сказал: «Ну да, видно, что здесь ничего нет». Вот такое рвение к работе у доблестных органов. Там и правда, ничего не было, что могло бы их заинтересовать, но при желании там можно было спрятать всё что угодно, размером что-нибудь вроде небольшой противотанковой пушки. Возиться же им не хотелось, да и смысла особенного не было. Уже накопали достаточно: книги, бумаги и, конечно, пишущую машинку – она-то и играла роль противотанковой пушки, для государственной безопасности.

Второй обыск состоялся где-то в январе. Но тут дело шло быстрее, поскольку обыска я ожидал и ничего интересного для органов в доме уже не хранил. Они, однако, присели молча и всё не уходили. Я поинтересовался: «Что же вам ещё надо?», «Нам бы ещё Вашу пишущую машинку найти», – мечтательно сказал старшой. Напечатанные на машинке документы продолжали появляться, и машинка, на которой они были напечатаны, была им нужна, как доказательство того, что их напечатал именно я, чего я и не отрицал, но и не подтверждал.

«Найти машинку, ну это как раз просто», – ответил я. «Ну и где же она», – обрадовался КГБешник. «Известно, где – у вас». Ответ, понятное дело, не понравился. Вторая машинка, на которой я продолжал печатать документы Комитета, хранилась у приятеля, так что этот подарок им не достался.

Я спросил: «Ну что, теперь будете арестовывать меня?» – Оказалось – нет. Второй обыск у меня на квартире был в связи с арестом в этот день священника о. Дмитрия Дудко. Это было для меня полной неожиданностью. Я никак не думал, что они решаться схватить служащего священника (Якунин был тогда под запрещением в связи с известным Открытым письмом). К тому же о. Дмитрий специально правозащитной деятельностью не занимался, но был широко известен и у нас и за рубежом как проповедник христианства.

Меня же опять вызвали в КГБ и потребовали прекратить деятельность Комитета: «Иначе Вы будете привлечены уже не как свидетель, а совсем в другом качестве». Я, конечно, отказался, ну а на счёт «привлечения» – это уж не моё дело, моё дело – оставаться в рамках законных моих прав.

В то же время, я понимал, что основная работа, которую мы могли сделать, уже сделана. Вряд ли мы сможем добавить что-то существенно меняющую или дополняющую картину положения верующих в СССР. И работу Комитета можно было бы свернуть и найти какие-то иные формы защиты права верующих не только верить, но и распространять свои религиозные убеждения, строить и открывать новые храмы, право на что в принципе предоставлялось Конституцией страны. Но Глеб Якунин сидел, а мне оставалось «держать знамя» и не сдавать позиций. Прекратить деятельность Комитета защиты прав верующих под давлением КГБ, я считал бы для себя позором и поступком морально и стратегически недопустимым. Я теперь уже вплотную стал ждать ареста. Время нелёгкое. Мне помогал Стивенсон своим «Островом сокровищ». Великолепная, исключительно талантливая книга, очень помогает ждать ареста.