Андрей Мороз - Народная агиография. Устные и книжные основы фольклорного культа святых

Сами пересказы житий представляют большой интерес. Текстуальное сопоставление пересказываемых сакральных (и вообще чужих) текстов и самих пересказов уже привлекало внимание исследователей и давало хорошие результаты [Каспина-2006, 226–243; Белова; Рыко, 51–55; Мороз-2002а, 31–43]. При пересказе внешних по отношению к традиционной культуре, книжных текстов (будь то сакральные или повседневные, но описывающие иные, не до конца понятные формы жизни) происходит их своеобразный перевод на язык фольклорных нарративов с подбором понятных эквивалентов для обозначения чуждых явлений. Так, чудеса, совершаемые святым, могут описываться в тех же терминах, что и действия демонологических персонажей или колдунов, молитва приравниваться к заговору [10] В речи носителей традиции вообще зачастую не делается различия между молитвами и заговорами: и то и другое называют просто словами , а любой заговор, особенно если в нем упоминаются христианские персонажи, может определяться как молитва [СРНГ. Вып. 18, 217–218]. и т. п. Ср. о преподобных Адриане и Севастьяне Пошехонских: Тут есть два святых, два брата: Адриян и Севастьян. Севастьян заколдовал эту местность, и не стало змей [АОЭ УрГУ, Ярославская обл., г. Пошехонье, зап. от А. Д. Брусницыной].

Круг святых, выступающих персонажами легенд и других агиографических нарративов, крайне невелик. Это в основном несколько подвижников, всенародно почитаемых (св. Николай, св. Георгий, свв. Петр и Павел, св. Илья пророк, св. Параскева Пятница, св. Иоанн Предтеча и др.), а также особо почитаемые местные святые. Представления об остальных фактически редуцированы до хрононима (или связанного с ним фразеологизма) и/или до функции.

Серьезное значение для формирования агиографических представлений имеет языковая интерпретация имени святого. Такой интерпретации подвергаются не столько собственно имена святых, сколько (существенно чаще) названия праздников в их честь. Это происходит тем легче, что, по распространенной традиции, названия праздников в честь святых сокращаются как в церковной практике (до более развернутого уровня Васильев день ), так и в народной – зачастую непосредственно до имени этих святых: Егорий, Василий, Петр и Павел и т. п. [Толстая-2005, 377–378]. Таким образом, происходит метонимическая «“апеллятивизация” антропонимов» [Толстая-2005, 379], начинающих затем функционировать в языке в отрыве от обладателей этих имен и – в известной степени – по тем законам, по которым функционируют в языке хрононимы. С. М. Толстая отмечает такие признаки адаптации агионимов в календаре, как употребление имен святых «с атрибутивными уточнениями или “эпитетами”» ( Никола вешний ), «конденсация» парных имен в одно ( Кузьмодемьян ), «использование гипокористических форм христианских имен» ( Варварки ), изменения грамматического рода ( Власье ) и числа (плюрализация) соответствующих лексем ( Варвары ), утрата одушевленности ( на Олэксий ), приобретение ими характерных для нарицательных существительных словообразовательных валентностей (способности образовывать, например, глаголы со значением ‘праздновать’ ( саввить, варварить, николить ) [Толстая-2005, 380–383].

Параллельно происходит и обратный процесс. Поскольку названия праздников и вообще обозначения отрезков времени в устной тради ции имеют тенденцию персонифицироваться [Валенцова, 403], они, в известном смысле, отождествляются с самими святыми. Хрононимы приобретают черты антропонимов, получают ряд признаков, которые скорее характерны для описания живых существ, чем календарных дат. Прежде всего, это включенность их в предикативные структуры в роли субъекта: Прошли Петровки, опало по листу, прошел Илья, опало и два [Даль, т. 3, 106] ; Петр и Павел час/день убавил [АЛФ, повсеместно]; Василий Парийский землю парит [Калинский, 208]; Феодор Студит землю студит [Калинский, 55]; Варвара заварыть, а Мыкола закуе, а Сава варэныкы наварыт [Толстая-2005, 145]; Пришел Илья, наделал гнилья [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Ошевенск, зап. от А. А. Шабуниной, 1922 г.р., род. в с. Хотеново Каргопольского р-на, жив. в г. Каргополь] (то же и в других языках, ср.: Варвара вари, Сава пече, Никола яде [Попов-2002, 69]; Święta Agnieszka wypuszcza skowrónka z mieszka [AE UMCS, TN647A/12, Польша, гмина Билгорай, с. Дережня, зап. от Р. Пупца, 1927 г.р.]; Święta Łucja dnia ŭukróca albo przerzuca [AE UMCS, TN1201A/14-22, Польша, гмина Шчебжешин, с. Кавенчинек, зап. от Ф. Мазура]; [Święty] Wawrzyniec pokazuje, jaka jesień następuje [Nowa księga, t. III, 625]. Соответственно, действие, происходящее в обозначенный именем святого временной промежуток, по крайней мере формально приписывается ему как действующему лицу. Показательный пример отождествления праздника со святым находим в следующей легенде: «Женщина стирала в Николин день (вешний или зимний, не уточняет). Заходит старуха (нищенка?) и советует оставить стирку. – «Почему?» – старуха говорит, что сама как-то стирала белье в Николин день; «вдруг подходит незнакомая женщина и говорит, что нельзя стирать белье в Николин день, а я сказала, подумаешь, Николин день, невелик праздник. Та женщина ушла. Я прихожу домой и вдруг входит старик, огромного роста с седой бородой и говорит: – Видишь, какой я большой, а ты говоришь, что невелик» [Щепанская-2003, 445]. Агионимы-хрононимы могут быть включены в атрибутивные конструкции. Это, с одной стороны, выполняет разграничительную функцию, способствует более точной номинации, различению разных праздников в честь одного святого или праздников в честь одноименных святых ( Никола вешний в отличие от Николы зимнего; Никита мученик в отличие от Никиты столпника; Иван Купало в отличие от Ивана Постного и др.). При этом к хронониму может переходить атрибутивная характеристика агионима ( Илья пророк, Парасковея Пятница, Александр Невский ) или же он приобретает свою собственную ( Иван Постный, Никола Вешний ). Атрибутивные конструкции иногда устанавливают связь между соседними календарными датами, актуализируя их близость: Иван Покровный [Толстая-2005, 113], Аграфена Купальница [Калинский, 137]. С другой стороны, атрибут хрононима может содержать дополнительную характеристику соответствующей календарной даты, заключать в себе примету, запрет, предписание: [день] Алексея пролей кувшин [Даль, т. 1, 10]; Василий капитель [Калинский, 104]; Анисья задери подол [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Ухта, зап. от А. А. Дьяченко, 1933 г.р.]; Трифон колотило [там же]. Соответственно, и в атрибутивных конструкциях нередко содержится указание на действие ( задери подол, пролей кувшин, колотило ), которое представляет собой либо характеристику денотата – календарного периода, – либо указание на особенности поведения человека в это время.