Ходжакули Нарлиев - Каракумы. 45° в тени

— А как же прогресс? — вмешался Оразгельды. — Не будет прогресса, если дети не станут умнее отцов.

— Будьте умнее, я не против. Я только вот что хочу сказать: познания сына образовали между нами пропасть. Мой опыт и опыт всех наших предков для него бесполезен. Разве это правильно?.. У нас в роду все скотоводы. Мы веками овец пасем, всегда на земле. А он под землей копается.

Чабан взял кусок причудливо изогнутого саксаула и подбросил в догоравший костер.

Кратер, из которого вырывался газ, продолжал расти. Вокруг него стояли четыре буровые вышки.

Круглов вошел в вагончик прорабской. Там была одна Вера. Она заполняла наряды.

— Бердыев из треста вернулся?

— Да.

— Значит, летучка будет.

Круглов сел на стул, снял брезентовый сапог, вытряхнул из него песок. Затем, не торопясь, стянул второй сапог.

— Мог бы этим заняться где-нибудь в другом месте, — сказала Вера. — Я все-таки женщина.

— Я хочу спросить тебя, женщина: это ты придумала мотать изоляцию без очистки труб?

— Я, — с вызовом ответила Вера.

— Ты — лаборантка н должна контролировать нас, а ты вместо этого сама призываешь нарушать технологию. Неужели на душе спокойно, когда ты липу подписываешь?

— Что это ты о душе? Впервые вижу, чтобы поп на стройке завелся.

— Неплохо было бы завести для такого случая. Напакостил человек и пошел к батюшке исповедоваться, грехи снимать. Очистил душу вместо трубы.

— Не умничай. Трубы новые, пленка прилипает и без очистки.

— Везде?

— Если установка проработает хотя бы пять лет без аварии, хотя бы пять лет, то сдача объекта в срок оправдает такое отклонение.

— А если через пять лет при аварии пострадают люди? — Круглов закурил.

— Через пять лет… Ты посмотри, что сейчас делается, — кивнула Вера в сторону ревущего факела.

— Ты хочешь сказать, все равно потоп. Вернее, пожар. Все равно наш комплекс теперь никому не нужен. Не сегодня, так завтра свернут строительство, и никому никакого дела не будет до того, как мы выполняли план. Я правильно тебя понял?

— Юсуп приехал? — В вагончик вошел еще один бригадир.

…Через полчаса в прорабской собрались псе бригадиры, началась летучка.

— Странная картина, — говорил Юсуп, листая сводки. — За эти два дня, пока меня не было, почти во всех бригадах — сто тридцать процентов, а вот у Круглова всего девяносто. Чем объяснить такую разницу?

— Наша бригада очищает каждый сантиметр трубы. Вручную, — сказал Круглов.

— Другие тоже механизмов не имеют. Я только сегодня привез запасные кольца.

— Другие изолируют без очистки, — возразил Круглов. — Поэтому у них сто тридцать.

— Вера, это правда? — спросил лаборантку Бердыев.

— Я настояла на этом.

— Зачем?

Потупившись, Вера молчала.

— Никто ведь не заставлял тебя брать на себя так много, — заметил Круглов.

— Есть люди, — сказала Вера, — которые тащат на себе очень много. А сверху еще бабу с ребенком сажают, хоть ноги гнутся. А есть такие, что ничего принять на себя не хотят. Они чистенькие всегда и правы во всем.

— Ты хотела помочь мне… — покачал головой Юсуп.

Собравшиеся молчали.

У Веры на глазах появились слезы.

— Соедини меня с управляющим трестом, — попросил радиста начальник участка. — Говорит Бердыев.

— Я слушаю, — раздался голос Проскурина.

— Прошу освободить меня от занимаемой должности.

— Ты что, с ума сошел?! — сорвался на крик Проскурин. — Что там еще случилось?

— Я не соответствую занимаемой должности.

— Объясни, в чем дело.

— Просто не соответствую.

Юсуп подошел к Круглову, отдал ему микрофон и вместе с Верой, обняв ее за плечи, вышел из вагончика.

— Сейчас же объясните, в чем дело… Бердыев, вы слышите? Что там у вас случилось? — гремело в динамике. — Ответьте же, черт возьми! Ответьте сейчас же…

Круглов заметил, что взгляды собравшихся устремлены на него.

— Круглов слушает, — тихо произнес он.

— Где там начальник участка?

— Нет здесь Бердыева. Ушел.

— В таком случае, вы пока будете за него, с Бердыевым потом разберемся… Пришло сообщение о циклоне, в ближайшее время ожидается песчаная буря. Вы слышите?

— Да…

…Динамики, установленные на электростолбах, транслировали их разговор на весь поселок.

Рабочие на строительной площадке, прекратив работу, слушали.

Повар на кухне выключил свой проигрыватель.

Прислушивались к разговору и в гараже.

— Я знаю, что вам не успели завезти воду, — звучало в динамиках. — Придется экономить, потому что до окончания бури отправить не сможем — отменили все рейсы. Словом, приготовьтесь. На сегодня — все. Утром в восемь часов на связь. До завтра.

Оразгельды заправлял в гараже машину и размышлял вслух:

— Что там ни говори, а у нас здесь в поселке радиосвязь, самолеты курсируют, вертолеты. Доставляют продукты, воду, предупреждают о непогоде. А чабан во всем полагается на себя.

— Чабанов тоже предупреждают о непогоде, — сказал бензозаправщик.

— Кого? — не согласился Оразгельды. — Предупредить можно только тех, кто пасет поближе к центральным скотоводческим пунктам. А на далеких, разбросанных по всем Каракумам кошах? Кто их предупредит? Никто.

Безветренно. Нигде ни облачка — ничто в природе не предвещает бури, ничто, кажется, не в силах даже всколыхнуть застывшие песчаные волны.

Опустилась ночь.

На кухне Аман бросал в электромясорубку куски мяса, одновременно шинковал лук и слушал патриарха французской эстрады — Шарля Азнавура. Слушал и подпевал. И слегка пританцовывал.

— Красиво поет, — сказал вошедший Оразгельды.

Аман согласно кивнул.

— Кто он?

— Не знаешь? Азнавур. Это надо знать. Раньше, между прочим, шофером был.

— Как я?

— Нет. Ты раньше пастухом был.

— Правильно. — Оразгельды приглаживал волосы, никак не решаясь сказать о цели своего визита. — Как у тебя, Аман, насчет воды? — вымолвил он наконец.

— Жесткий лимит. Ты разве не слышал?

— Слышал.

— Тогда зачем спрашивать?

— Мне очень нужно.

— А кому не нужно?

— Аман, я ведь не просто так, — промямлил Оразгельды. — Я заплачу, сколько скажешь.

Аман воткнул нож в доску, на которой уже выросла горка резаного лука, и, упершись кулаками в бока, внимательно посмотрел на Оразгельды.

— Я похож на вора?

— Нет, — стушевался Оразгельды.

— Я сидел в тюрьме за то, что побил одного подлеца. Силу не рассчитал. Но я не брал никогда чужого. Это знают все. Если бы не знали, что Аман честный человек, мне бы никто путевку не обещал во Францию. А мне сказали: поедешь. Потому что никто обо мне плохого слова не скажет. В тюрьме я оказался из-за подлеца.

Мясорубка работала вхолостую.

— Не обижайся на меня, Аман, — попросил Оразгельды. — Ладно, пошел я.