Анатолий Гребнев - Успех

— Хорошо, Александр Андреевич, подумаю.

Путь был завершен: Мастер вошел, и Геннадий с Еленой Сергеевной за ним, в раздевалку, сиял с вешалки пальто с погончиками.

— Ты не исчезай, звони. Что это вы все за моду взяли — исчезать! — сказал он, одеваясь. И протянул руку Геннадию, потом потянулся губами, они поцеловались; потом Мастер, сопровождаемый Еленой Сергеевной и еще кем-то, направился к выходу, оттуда к машине, ждавшей его у подъезда.

Машина уехала. Рядом был телефон-автомат. Геннадий вошел в будку, набрал номер. Ему не ответили. Набрал другой.

И заговорил, неожиданно изменив голос:

— Алло! Инну Александровну, пожалуйста!.. Домой?.. Простите, давно?.. Спасибо!..

Он ждал на остановке автобуса, у Сретенки, среди городской суеты. Ветер гонял осенние листья, накрапывал дождь. Прошло, по-видимому, немало времени и немало автобусов, пока наконец в очередной группке людей, тесно вывалившихся на тротуар, он не увидел женщину, ту, которую ждал. Пассажиры тут же разбрелись, смешались с потоками пешеходов, а он — уже уверенно, цепко держа взглядом знакомую фигуру, — шел на расстоянии за ней следом.

Женщина скрылась в дверях булочной, он решил подождать ее здесь и в момент, когда она вышла, смело шагнул навстречу.

Это была его бывшая жена, Инна.

— Ты? — удивилась она. — Здравствуй. Ты что, в своем репертуаре?

— В каком… репертуаре?

— В классическом. Караулишь меня?

Он не ответил. Смотрел на нее долго.

— Ну, пошли, — сказала она, и они молча двинулись рядом, знакомой дорогой, вдоль бульвара. Он взял у нее из рук сумку. Затем вдруг остановился, меняя маршрут; показал на скамейку за оградой.

Она удивилась, передернула плечами, посмотрела на эту скамейку, будто обследуя, — и согласилась:

— Хорошо.

Они сели.

Он опять смотрел на нее пристально.

— А где Алешка?

— Уехал. — У нее было почему-то шутливое настроение; может быть, ей нравилось подначивать его.

Он спросил с раздражением:

— Как уехал?

— В Ялту я его отправила, к тете Симе, у него что-то с бронхами.

— Ты что ж, его взяла из сада?

— Взяла.

Наступила пауза.

— Как живешь? — спросила Инна.

— Хорошо, прекрасно.

— Что там за театр?

— Хороший театр. — Геннадий решил отвечать только так.

— Ставишь что?

— «Чайку».

— С квартирой как?

— Предлагают квартиру. Посмотрим.

— «Чайку» — хорошо, — сказала она. — Сейчас можно Чехова ставить интересно. Как современную драму. Да?

Разговор опять иссяк. Инна посмотрела по сторонам. Рядом был ее дом.

— Может, зайдешь?

— Нет.

— Мне должны звонить.

— Ну, иди.

— Так пойдем вместе. Поедим чего-нибудь. Я одна.

Это должно было произвести впечатление на Геннадия. И — произвело.

— А где же твой этот?

— Мой этот больше здесь не живет.

— Что так?

— Мы расстались. Достаточно или нужны подробности?

— Нет.

— А у тебя как на этом фронте?

— У меня это не фронт, а тыл.

Она засмеялась.

— Это хорошо. Тыл — значит, спокойно… Я тебе давно говорила: тебе нужна хорошая жена, хозяйка. Ты же домостроевец по сути. А интересуешься почему-то эмансипированными женщинами вроде меня. Парадокс! Или уже не интересуешься?

Он промолчал. Спросил:

— А что там с бронхами у него?

— Ничего страшного. Простуды частые.

— Простуды, потому что не смотришь за ним.

— Может быть. Не будем ворошить старые темы.

Он опять смотрел на нее.

— Платье, что ли, новое?

— Новое, да. Все новое.

— А как твоя диссертация?

— Сменила тему. Средневековый театр.

— Хорошо.

— Зайдем в дом. Ну что так сидеть на улице.

— Нет.

Но она знала его лучше, чем он себя.

— Зайдем. — И поднялась первая.

Был вечер. Они лежали рядом в темноте.

— Я зажгу свет, — сказала она.

И зажгла. Посмотрела на него при свете.

— Не будешь меня ни о чем расспрашивать, хорошо?

Он промолчал.

— Куда ты? — Она предупредила его движение.

— Матери позвоню.

— Мамульке?

— Да, мамульке.

— Да нет, что звонить. Ты сейчас поедешь.

Она гладила его волосы. Он лежал, стиснув зубы.

— Не заходил к Александру Андреевичу?

— Заходил.

— Ничего нового?

— Предлагает.

— Что, у него на побегушках?

Постановку.

— Да? А ты что?

— Сказал: посмотрим.

— Ты сказал «посмотрим» или он? — Она взглянула недоверчиво.

Геннадий промолчал.

— Нужно, чтоб тебя заметили помимо него. Спектакль, о котором говорят. Телеграммы, звонки. Нужен успех. Тогда он тебя позовет.

Геннадий молчал. Она повернулась к нему, подперев рукой подбородок.

— Расскажи про театр. Что за актеры? Хорошие?

— Есть хорошие. Всякие. Опустевшие в том числе:

— Опустошенные, ты хочешь сказать?

— Опустевшие.

— Тебе трудно с людьми, да?

— Как всем.

— Да нет, не как всем, — уверенно сказала Инна. — Ты ведь не признаешь компромисса. А без этого трудно… У тебя когда премьера?

— А что?

— Есть идея. Моих девочек к тебе — Риту, Ляльку. Пусть посмотрят и напишут. Лялька в журнале сейчас. Ну что, что ты морщишься? Ты же на самом деле снедаем честолюбием, и не меньше, чем другие. Только оно у тебя крупное, не по мелочам. Ты реваншист!

— Кто?!

— От слова реванш. Разве нет?

— Тебе виднее.

— Мне виднее. — Она опять гладила его волосы. — Я желаю тебе успеха, Генка!

— Это что, на прощание?

— Да. Ты сейчас поедешь.

— Ты ждешь кого-нибудь?

— Ну вот, начинается! Мрачный человек! Мне надоела твоя ревность, понял? Твои эти комплексы! Не жду! Никого не жду! Но я не хочу, понимаешь? Опять все сначала — не хочу! Еще б в любовницы к тебе я пошла, но ты же не создан иметь любовницу. А в жены нет!

— Нет?

— Нет! — весело отвечала она. — Встаем?

…Звонил телефон. Теперь они стояли в передней, Геннадий собирался. Рука его потянулась к трубке, но застыла под взглядом Инны. Телефон продолжал звонить.

— Есть у тебя на такси? — спросила она. Обняла его, он стоял не двигаясь. — Так ты мне позвонишь?

— Когда?

— Перед твоей премьерой. Я тебе серьезно говорю: это надо организовать.

— Да! Вот это от матери, — вспомнил он. — Для Алешки.

— Хорошо, спасибо.

Она взяла сверток, положила на стул, не глядя. Она уже провожала Геннадия — решительно и, пожалуй, даже нетерпеливо.

— Пока! — махнул ей рукой Геннадий.

И ушел.

У здания театра толпился на тротуаре народ, стояли автобусы; милицейский оркестр занял место у выхода, загородив тротуар… Это были похороны — с прохожими, остановившимися на улице, толпой, уже повалившей из настежь раскрытых дверей. Музыканты вовремя вскинули трубы, оркестр заиграл; стали выносить венки, потом появилась процессия с гробом. Несли Павлика Платонова.

Все дальнейшее произошло в несколько минут: провожающие рассаживались по автобусам, первый из них уже тронулся, за ним остальные. Толпа на улице разошлась, музыканты складывали инструменты, все кончилось.