Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)

Наконец тонкая полоска солнца скрылась за горизонтом. Степаныч вздохнул — последний закат в его жизни.

Чем дольше Лена находилась рядом со Степанычем, тем больше ему сочувствовала. Так, как он любил свою Жанну, ее, Лену, никто не любил. Да и не полюбит. Возраст. Была бы Жанна ровесница Лены, Степаныч не обратил бы внимания. А уж тем более не стал бы себя жизни лишать.

— Бумага с ручкой есть? — спросил он.

Лена достала из сумки ручку, а бумагу Степаныч нашел в ящике стола. На ней сверху было красиво напечатано название гостиницы. Гостиница "Жемчужина" — знаменитая на всю страну… А Жанны рядом нет. Пусть хоть бумагу отсюда в руках подержит.

Степаныч принялся писать письмо. Слова с большим трудом складывались в предложения. За свою жизнь он написал не более десяти писем…

Лена вышла на балкон. Положила локти на перила. Легкий ветер шевелил волосы. Шумели волны.

— Хорошо здесь, — сказала Лена. — Сиверко не завывает.

— Сиверко — это собака? — спросил Степаныч.

— Нет! — засмеялась Лена. — Сиверко — это не собака. Это — гадость.

Она старалась не думать о прошлом. Ничего нет, только будущее. А что было — это не с ней… А какое оно, будущее?.. Совершенно неясно. Как жить? Куда деваться? Действительно, в монастырь, что ли, записаться… Приехать туда — здрасте, я — Лена, не ждали?.. Да и скука там, наверное. И интриги… В церкви почему-то всегда интриги. Это она в газете читала. Можно представить, что в монастыре творится, где одни бабы.

Она посмотрела на Степаныча. Он написал два слова на бумаге и застрял. Почесал ручкой в ухе. Потом встал, прошел туда-сюда по комнате.

— Напиши ей, что она — сука, — попыталась облегчить ему труд Лена.

— Не мешай мне! — рассердился Степаныч. — Я сам!

На море блестели огоньки далеких кораблей, а Степаныч бормотал, склонившись над бумагой:

"Любовь моя вечная, одна-единственная на этой бренной земле. В этой жизни у меня была одна-единственная радость. Одно великое счастье испытал я на этой земле — встреча с тобой. Всю жизнь каждым шагом я шел к тебе, солнце мое, надежда моя на лучшую жизнь…"

"Душа останется после нас, — Лена вспомнила слова Степаныча. — На хрен она кому-то нужна здесь…"

Внизу, под балконами, был бассейн. Кто-то плавал там, едва освещенный неоновым светом вывески ресторана.

Женщину хватали в воде за ноги. Слышался ее жизнерадостный визг.

— Ты с балкона прыгать пробовал? — спросила Лена.

— Там же бассейн и деревья. В ветках запутаюсь, — простодушно объяснил Степаныч.

Лена присмотрелась и различила внизу деревья. Правильно. Да и вообще валяться внизу жидкой кашей, чтоб каждый прохожий посмотреть останавливался, — мало приятного.

Зазвонил телефон. Степаныч снял трубку.

— Конечно, конечно, — любезно сказал он. — Все сделаю, обязательно…

— Что там? — спросила Лена.

— Интурист какой-то приезжает. Требуют, чтоб утром меня здесь не было. Чтоб духом моим тут не пахло… Ничего-ничего… Пусть приезжает… — Степаныч усмехнулся, потер живот, покачал головой.

Вышел на балкон. Полной грудью вдохнул свежий морской воздух, посмотрел на небо.

— Звезды… Смотри, сколько… Никогда не узнаю, что там. Обидно… В больнице читал все подряд от скуки… С мозгами случилось что-то. — Он помолчал, вздохнул, поморщился отболи, массируя живот. — Не дай бог тебе вот так вот, как я… Прав был врач. Нельзя мне было пить.

Лене захотелось спать. Она легла на одну из кроватей и задремала. А Степаныч вернулся к столу и опять принялся за письмо.

Это было завещание. Коряво, с грамматическими ошибками он пытался предостеречь свою любимую девочку от неверных шагов и жизненных трудностей. Она ведь такая слабая, наивная… Он просил прощения за то, что недостаточно любил ее, мало уделял внимания…

Они были дороги ему оба. И Жанна, и сын… И оба заставили так страдать. Хорошо, если они найдут свое счастье вместе. Друг с другом. Приходили бы с детьми к нему на могилу… Внучата смотрят, там дедушка лежит…

Степаныч представил себе эту картину… В липах и красках… И сердце его готово было разорваться…

Он разбудил Лену через несколько часов.

— Вот, — вручил ей конверт, — пусть прочтет. Это мой последний подарок.

Лена очень не любила, когда ее будили. Она недовольно смотрела на Степаныча, на конверт, и настроение становилось все хуже.

Выпроваживают из чудесного номера с таким замечательным видом на море… Суют это дурацкое письмо… И надо ехать в Москву. Никуда от этого не денешься.

Лена прочла на конверте адрес: "Магазин ‘‘Фарфор-хрусталь"… Жанне".

Она посмотрела на Степаныча. Он весь светился от проведенной в муках творчества ночи и с благодарной нежностью взирал на Лену.

— Ты — хорошая! — сказал он. — Спасибо тебе!

— На здоровье! — насмешливо ответила Лена.

— Прощай!

Он неловко поцеловал ее.

"Куда мне идти?! Зачем?!" — с тоской подумала Лена.

Степаныч отпер дверь и топтался в прихожей, ожидая, когда она уйдет, чтоб запереться снова. Но Лена с конвертом в руке вошла в ванную и села на край ванны.

Газовые баллоны бестолковой кучей стояли вокруг унитаза и биде.

Лена раздраженно пнула ногой один из них.

Он звякнул, ударившись о другой.

— Ты чего? — удивился Степаныч.

— Остаюсь.

— Не понял… Давай иди.

Лена сидела.

— Вали, я сказал.

Лена покачала головой:

— Никуда я не пойду… Меня никто не ждет… Я никому не нужна…

Степаныч растерялся… А как же письмо? Он хорошо так все себе представил: она придет к Жанне, отдаст, Жанна прочтет… Это надежно. Потому что, когда войдут и увидят его, начнется суматоха, письмо может затеряться. Или какой-нибудь мент гостиничный вскроет и будет читать… И он не хочет, чтоб она тут с ним дышала газом… Она — молодая, нечего травиться! Он не желает, чтоб кто-нибудь видел, как он будет задыхаться и мучиться! Это его последнее желание в жизни!.. Почему опять ему не дают исполнить то, что он хочет?! Почему все время мешают?!

— Пошла вон отсюда? Кому сказал!

Лена вцепилась в край ванны, испуганно смотрела на него, но не двигалась.

— Уходи! Дура!

Лена покачала головой и порвала письмо на мелкие клочки. Бросила обрывки на пол.

Степаныч оторопел так, что даже онемел от возмущения.

Проследил, как клочки бумаги упали на пол, и безумная ярость охватила его. Он бросился на Лену, рыча что-то нечленораздельное, и лупил кулаками, не разбирая куда.

— Не надо! — уворачиваясь от его ударов, взвизгнула Лена.

Степаныч схватил ее за шиворот, вышвырнул из ванной.

Она упала, закричала.

— Сука! Сука! — повторял Степаныч, не чувствуя, что слезы обиды текут у него по щекам.

Он задушил бы ее, если бы внезапная слабость не сковала тело.