Семен Цвигун - Возмездие

— Темнил?

— Похоже, не знает. Ну, на всякий случай мы ведем наблюдение за всеми пришедшими к нам в отряд. Что-то недоговаривает этот Шмиль, а что — понять не могу.

— Надо бы с ним побеседовать… Может, удастся узнать что-нибудь о моем пропавшем связном.

— А вы его знаете?

— Только словесный портрет.

Входит Вакуленчук.

— Разрешите?

— Да, мичман. Охрима Шмиля ко мне и предупреди Наташу, чтоб готовила рацию, срочно.

— Есть! — ответил мичман, удивленно покосившись на «обер-лейтенанта».

— Он далеко? — опросил Афанасьев.

— Да нет, здесь рядом. — Вакуленчук вышел.

Млынский протянул Афанасьеву телогрейку.

— Возьмите пока…

— Благодарю вас, — сказал Афанасьев. Взял телогрейку, поднялся, услышав, как хлопнула дверь в сенях. — Я оттуда, из-за занавески, погляжу на этого типа.

Едва Афанасьев скрылся за занавеской, как Вакуленчук привел заспанного Охрима.

— Разрешите?

— Расскажите, Шмиль, о всех сотрудниках полиции, которые служат в городе, — сказал майор.

— О тех, которых знаю?

— Ну разумеется.

— Я служил в караульном взводе… Иногда мы обслуживали комендатуру и гестапо.

Млынский. Так, по порядку. О полицаях вашего взвода. Как они выглядят. Поподробнее.

Шмиль. Ну, нас было человек двадцать пять, и…

Из-за занавески неожиданно выходит Афанасьев. Шмиль, мельком взглянув на него, отворачивается.

— Скажите, Шмиль, — спрашивает Афанасьев, — где вы бывали каждый вторник между часом и двумя?

Млынский удивленно посмотрел на Афанасьева. А Шмиль, подумав, спокойно произнес:

— На Центральной улице, в галантерейной лавке, над дверями которой висит подкова.

— Зачем?

— Ко мне должен был подойти человек с вопросом…

— У вас нет зажигалки? — сказал Афанасьев.

— Зажигалки нет, есть спички довоенного производства.

— Ну здравствуй, — улыбнулся в ответ Афанасьев и повернулся к Млынскому. — Вот, товарищ майор, прошу любить и жаловать: мой пропавший связной. Да, не думал я вас здесь встретить…

— Так получилось, — сказал Охрим и добавил, обращаясь к Млынскому: — Простите, что все не мог вам сказать, товарищ майор.

— Понятно, товарищ Шмиль, — кивнул майор и протянул ему руку. — Ну, давайте мозговать, как быть дальше.

Афанасьев. Мне нужно все время быть в городе.

Млынский. Тогда вам потребуется постоянная связь.

Афанасьев. И явка тоже.

— Я просил меня отпустить, — сказал Охрим, — но мне отказали.

Афанасьев. Вам нельзя появляться в городе, не выполнив задания гестапо. Ну, связь мы наладим.

Млынский, помолчав, сказал:

— А что касается явки, то у меня есть на примете один человек в городе — отец Павел. Можно держать связь через него.

Афанасьев, взглянув на майора, усмехнулся.

— Чему вы улыбаетесь, капитан?

— Да так… давно я к этому попу приглядываюсь…

Оба рассмеялись.

Штаб генерала Ермолаева. В кабинете — Ермолаев и член Военного совета фронта Садовников.

— Фашисты заканчивают сосредоточение своих сил, — говорит Ермолаев. — И в ближайшие дни можно ожидать наступления.

— Какие дивизии у них на главном направлении удара? — спрашивает Садовников.

— 2-я, 12-я и танковая «Рейх».

— Это точные сведения?

— Да, получены из разных источников и подтверждены капитаном Афанасьевым.

— Они ничего не сняли для укрепления своих тылов? Вы докладывали, что отряд майора Млынского активна действует на коммуникациях противника.

— Фон Хорн — старая лиса. Он не снял с фронта ни одного солдата.

— Что будем делать, Сергей Павлович?

Ермолаев подходит к большой оперативной карте, занимающей всю стену кабинета. Молча рассматривает ее. К карте подошел и Садовников.

— Они могут прорвать нашу оборону, — замечает Ермолаев. — У нас здесь, — доказывает на карту, — только

три дивизии, измотанные в боях, и по численности фактически полки… и артучилище…

Садовников, не отрывая глаз от карты, спрашивает:

— Что у нас в резерве?

— Две танковые бригады и дивизия Казакова.

— А что если, не дожидаясь наступления противника, опередить его нанесением контрудара… — размышляет Садовников.

— Чем?

— Ввести резервы.

— Ну, если фон Хорн перебросит с другого участка свежие силы, тогда нам будет тяжело.

Садовников смотрит на карту.

— Откуда он может снять свои части?

— Допустим, с левого фланга…

— Это 18-я танковая.

— Совершенно верно.

Немного подумав, Садовников предлагает:

— А что если сосед справа поможет ударить вместе с вами?

— Хорошо бы.

Член Военного совета продолжает рассуждать:

— Значит, мы с вами должны подумать, каким образом мы можем воспрепятствовать переброске частей противника.

Поддерживая эту мысль Садовникова, Ермолаев замечает:

— Это можно было бы сделать, если бы хотя бы на несколько дней вывести из строя узловую станцию, взорвать мост вот на этой дороге. И тогда при теперешних погодных условиях противник был бы лишен возможности маневра.

— Тогда, может быть, подключить авиацию и разбомбить этот узел? — продолжает Садовников.

— Это малоэффективно. У них там сильная противовоздушная оборона. А при такой погоде невозможно прицельное бомбометание.

— А что если… одновременно с авиацией подключить отряд Млынского?.. Летчики начнут, а Млынский закончит, — предлагает Садовников.

— Резонно, резонно! — немного подумав, отвечает Ермолаев. — Но для этого нужно, чтобы удары были нанесены накануне наступления. Надо точно знать час наступления фон Хорна…

Лагерь Млынского.

В избу входит дед Матвей. Млынский спрашивает егоз

— Готов, Матвей Егорович?

— Солдат всегда готов, товарищ майор! — с хитрецой отвечает дед Матвей.

— Ну, присядь на дорожку. Чайку выпьешь? — Млынский берет чайник.

— Да нет, я уже попил.

— Оружие у тебя есть?

— Есть, а как же!

— Покажи.

Дед Матвей достает пистолет и показывает его командиру. Млынский мягко забирает у деда оружие.

— Береженого бог бережет. Отдам, когда вернешься. Задание у тебя ответственное. Штаб фронта ждет.

— Понимаю, Иван Петрович.

Млынский продолжает напутствовать Матвея Егоровича:

— Ты… погоди. Ты к отцу Павлу сразу не иди… Потрись в церкви, оглянись, не притащил ли хвоста… Ну, как водится, свечку поставь, помолись…

Дед Матвей с грустью в глазах говорит:

— Свечку поставить можно. Анастасьюшке моей.

— Ну вот… Не забыл молитвы-то?

— «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…». Помню, надо же… — усмехнулся дед Матвей. — Я ведь в бога давно не верю, Иван Петрович.

— Ну, ты и теперь не верь. А все-таки храм божий. Млынский и дед Матвей смеются.

Лес у станции. Глубокий снег. По лесу идут для смены караула Охрим, Игнат и впереди них Вакуленчук.