Семен Цвигун - Возмездие

Мальчишки во дворе играли в футбол. Они заметили полковника, который стоял у ворот с тяжелым вещевым мешком в руке… Игру прекратили, медленно подошли и, окружив Млынского, смотрели на него серьезно и пристально. Одеты они были одинаково в серое, выделялись круглые стриженые головы и торчащие уши… Поражали глаза детей: внимательные, широко раскрытые и в то же время недоверчивые, грустные, но с глубоко затаенной надеждой…

Девятилетний большеголовый мальчишка с мячом сказал:

— Товарищ майор… то есть, это… товарищ полковник… Дядя Вань, вы к кому?

— Мишутка? — Млынский с трудом узнал его. Он опустил мешок и, присев, прижал мальчишку к груди. — Да к тебе я, к тебе…

Мишутка едва сдерживался, чтоб не заплакать…

— Я знал, что ко мне… Я хотел, чтоб вы сами сказали.

— Как ты вырос, и не узнать… — Млынский вытер украдкой слезу. Улыбнулся. — Я скучал по тебе.

— Правда? И я скучал. Так скучал!.. Тетя Зина была у меня, ты знаешь?

— Знаю, Миша.

— Она еще обещала скоро приехать…

Млынский сказал, протянув мешок:

— У меня тут подарки…

За рукав его дернул худенький мальчик.

— Дядя, а война скоро кончится?

— Скоро, сыпок, скоро кончится.

Занге, в форме лейтенанта Красной Армии, в фуражке со звездочкой, ехал по лесу на лошади. Его под видом партизан сопровождали Алик и трое телохранителей. Все были хорошо вооружены.

— Стой! — раздался голос из зарослей. — Кто такие?

— Из отряда «За Родину», — ответил Занге, — по вызову Млынского.

На тропинку вышел Сашка Полищук.

Алик подъехал ближе.

— Узнаете меня, товарищ Полищук?

— Узнаю.

Совещание командиров партизанских отрядов проходило прямо в лесу, под высокими соснами, подпиравшими небосвод. На скамейках, стоявших в несколько рядов, сидело десятка два человек, а перед ними за столом, сколоченным из неструганых досок и накрытым красным полотном, — президиум собрания: Семиренко, Млынский, Алиев и еще один партизан, с ухоженными черными усами.

— …И после освобождения, — заканчивал выступать Семиренко, — мы по возможности сохраним отряды, чтобы организованно восстанавливать наше пострадавшее хозяйство…

Семиренко умолк, и все, обернувшись, посмотрели на вошедшего Занге. Тот остановился, как будто бы даже растерявшись, но тут же собрался и доложил, приложив руку к фуражке:

— Заместитель командира отряда «За Родину» лейтенант Григорьев.

— Садитесь, лейтенант, — сказал ему Млынский. — Вы опоздали немного…

— Прошу прощения, — сказал Занге.

— Ничего.

Занге сел на край скамейки в самом последнем ряду.

Семиренко продолжал:

— Думаю, что отдельные партизанские части станут основным ядром новых и рабочих и колхозных коллективов. Но это в будущем, хотя и в ближайшем… О наших задачах на сегодняшний день расскажет полковник Млынский, только что вернувшийся из Москвы… — Он хотел еще что-то добавить, но, встретившись взглядом с Млынским, замолчал.

Поднялся Млынский.

— Товарищи! Сегодня, как никогда, требуется четкость и согласованность наших действий не только между собой, но и с командованием фронта…

Занге внимательно слушал.

— Накануне большого наступления наших войск партизаны должны быть в постоянной готовности. По первому сигналу мы обрушим всю свою мощь на заранее намеченные объекты. Для проверки этой готовности и определения конкретных задач мы поедем во все отряды без исключения. — Млынский окинул взглядом сидящих командиров, мельком посмотрев и на Занге. — Так что прошу подготовить к нашему приезду заявки и вопросы, требующие первоочередного решения: обеспечение боеприпасами, специалистами-подрывниками, оружием, медикаментами и так далее…

Полищук, вернувшийся на заставу, прикуривая у Алика, спросил:

— Что это дружка твоего не видно?

— Костя в городе. Он подпольщик. А вот девушка с нами была тогда, Маша, она домой не вернулась…

— Маша у нас, помогает врачу вместо Зины, убитой…

— Понятно… Передайте привет от Алика, если увидите…

— От Алика? Передам.

Совещание закончилось. Млынский подошел к Занге, который скромно держался в стороне от командиров.

— Товарищ Григорьев, почему не прибыл Высокий? Случилось что-нибудь?

— Нет, товарищ полковник. Командир приболел немного, и потом мы не знали, что будет такой представительный форум.

— Ну ничего. Завтра сами будем у вас. Если нет возражений, конечно.

— Нет, что вы!..

Некоторое время они постояли молча, глядя друг на друга, потом Занге спросил, козырнув:

— Разрешите идти, товарищ полковник?

— А вы не останетесь с нами обедать?

— Благодарю за честь, но я спешу предупредить о вашем приезде.

— Не могу вас задерживать.

Занге четко повернулся и зашагал не оглядываясь.

Млынский, сощурясь, смотрел ему вслед.

В этот тихий весенний вечер у сторожки на колоде сидел лейтенант Горшков с новеньким орденом Ленина на гимнастерке и наигрывал на гитаре что-то грустное.

Ерофеев, раздувавший самовар, ворчал:

— Ну чего жилы тянешь?.. Чего?..

Горшков сыграл ему «У самовара я и моя Маша».

— Балаболка, — сказал Ерофеев.

У раскрытого окна сидели Млынский, Хват и Алией. И гитара Горшкова и его ленивая перебранка с Ерофеевым: «Ну, тебе не угодишь, батя…» — были хорошо слышны в сторожке.

Алиев спросил у Млынского:

— Почему ты не хочешь, чтобы мы ехали вместе?

— В этом нет необходимости, Г асан, — ответил Млынский.

— Да что же я — там отлеживался, а теперь тут отсиживаюсь?..

— Не горячись, — остановил его Млынский. — Войны еще хватит на всех. Со мной поедут Горшков, Полищук…

— И я, — сказал вошедший с самоваром Ерофеев.

— Стар ты, Ерофеич, для таких путешествий, — возразил ему Хват.

Ерофеев ответил спокойно:

— Старый конь борозды не портит, — и вышел.

— А пожалуй, верно, — согласился неожиданно Млынский.

Ночь была лунной, серебрилась листва на кустах, и на земле лежали тени от деревьев. Часовые, узнавая Ирину Петровну, опускали поднятые было винтовки. Откуда-то из землянки доносились украинские песни — пели хором бойцы…

Она вошла в сторожку, когда Млынский брился перед маленьким зеркальцем. С намыленной щекой и бритвой в руке он растерянно смотрел на Ирину Петровну. Она стояла в шинели, накинутой поверх платьица. Оба смутились.

— Разрешите, товарищ полковник? — спросила она и сама разозлилась на свою официальность. — Я не вовремя…

— Пожалуйста, проходите. — Млынский встал, стирая мыло со щеки полотенцем. — Я позже сам хотел к вам зайти попрощаться…

— Иван Петрович, — сказала она, но в это время в сторожку вошел Ерофеев, и она замолчала. Ерофеев, приставив два автомата к стене, сказал, как всегда, ворчливо: