Виталий Дробков - Сто лет после нас

Знаешь, Иона, оказывается, до этого моего рождения, я уже проживал на Земле раньше, и это было в 19 веке. Вернее, родился в конце 19 века. Воевал на фронтах Первой Мировой, потом был плен. Я бежал. Вернулся в Россию, а тут революция… я и подался к себе в деревню, в Сибирь. Да-а, такая история. Потом воевал я за своих, деревенских, а потом замирились, вроде. Ну а после были лагеря, где я и помер от холода и бескормицы…

Суть, Иона, в том, что Душа наша – странник в этом Мире! Приходит она сюда – как велено ей, чтобы набираться мудрости, силы и красоты! А для того она помещается в тело земное, и задача её: не стать грязной тряпкой в услужении того тела! Оно, тело-то суть – животное! И желания у него такие, как и положено животному – скотские, да и чувства того тела – сильные, свирепые! Ка-ак с ими совладать? – неясно. Часто ить с первого раза и не получается. Придёт она, милая наша голубушка-бедолага, намучается здесь, натерпится: изваляют её в грязи и в похоти, да в непотребстве разном… и уходит она в обиде. Уходит туда, где Учителя ждут, чтоб там прижать её к своей груде! Обласкают-успокоют бедолажку, и станут обучать – как ей в следующий раз не быть осквернённой-униженной, как путь-дорогу пройти, да не изваляться в дерьме! Во-от, так-то, мил друг: непроста эта жисть, ох, непроста!

Но что хорошо тута: ежели ошибёшься раз-другой, так ничего у тебе и не потеряно… главное-то чтоб любить Бога и его Мир! Это обязательно! Ну и сколько можно… ну, скоко ты сможешь, стоко люби людей! Это самое тяжёлое. Их тяжело любить… Это я знаю… больно в них дерьма много…

Он замолчал, склонив голову набок, будто рассматривал что-то в уже потухшем костре, затем поднялся и выплеснув туда остатки чая, ушёл в избу. Но почти сразу, выглянул из двери и сказал:

– А у нас план есть на тебя, Иона… Ступай-ка сюда, обсудим…

И Дед рассказал, как они хотят его использовать. План был дерзкий и вероятность его выполнения казалась минимальной – Ион был ошеломлён. А Дед, наоборот, казался уверенным и спокойным. После разговора, он встал напротив Иона, взял его руками за плечи, и внимательно вглядываясь в глаза, тихо сказал:

– Времена такие, сынок. Суровые, страшные времена! Я даже и не знаю, бывают ли другие? И отцы наши, и деды, и их деды – все мы воевали! То с внешними врагами, то меж собой собачились за кусок – хуже псов – ей-богу! Представляешь, Иона, как мы выглядим в глазах Творца нашего, а? Я уже тут стал подумывать: а может, и не Он нас сотворил – уж больно нехороши мы! Ну да ладно, ничо тут не изменить! А ты щас давай отдыхай, Иона. К вечеру выступаем, идти будем скоро и без остановок… пока не дойдём. Вот и надо нам быть свежими…

Но Ион, выйдя к кострищу, ещё долго сидел на скамье, опершись локтями в колени и глядя в давно потухший костёр. Вереницы мыслей и эмоций кружились в голове. Иногда он переводил свой взгляд на долину, лежащую внизу живописным полотном, и тогда пытался рассмотреть, что происходит, в том месте, где ещё вчера находилось поселение, родное для Деда. Иногда переводил взгляд на склоны и альпийские луга, которые где-то там переходят в таинственные ледовые поля, которые он никогда не видел и, вероятно, уже никогда не увидит…

Солнце приблизилось к вершине их горы, когда они выступили в путь. Шли быстро, без разговоров и дошли до рассвета. А их там уже ждали, и всё было готово: и хирург, и цепи, и всё остальное, что могло понадобиться…

* * *

В свинарнике на цепи он просидел несколько дней. А эти всё не летели. Раны, полученные якобы в свинарнике, при этом, недавно прошедшем бое, зудели под повязкой. Он мёрз, и всё время хотелось есть.

У него была будка, наподобие собачей, в которой лежала прошлогодняя солома и старое рваное одеяло. А на ноге была закреплена цепь, кольцо которой было продето в стальную толстую проволоку, которая была натянута вдоль всего свинарника. Живых свиней не было – их забрали, а в некоторых клетях свинарника лежали убитые при налёте пулями и осколками свиньи, благодаря которым он не замёрз и не так страдал от голода. В углу стояла бочка с замёрзшей водой, иногда он откалывал лёд. Он терпеливо ждал…

На четвёртый день, ближе к полдню, ему послышался свист коптеров. И действительно, через несколько минут две тени промелькнули над ним. Пролетели – осмотрелись, и где-то на окраине поселения, присели.

– Похоронная команда – подумал он – станут собирать своих убитых и осматривать развалины, в поисках местных. Скоро придут…

И они пришли. Почти такие же молодые курсаки, как и те, с курса Иона. Стояли, таращились на него, к нему не приближались и не пытались с ним говорить. Посмотрели на него, не опуская стволов, и ушли собирать важные и ценные трофеи – убитых свиней.

Но вскоре пришли и за ним. Это был офицер и с ним два капрала. Они приблизились к Иону, не спуская с него настороженных глаз и своих стволов, и офицер задал вопрос на ломаном славянском:

– Какой язык говорить?

Ион встал, выпрямился, как их учили в МэЛах, сложил руки на бёдрах и на «интерне», языке Федерации, доложил:

– Рядовой 20 маршевого батальона, строевой номер 580.1310! Все наши погибли в сбитом коптере, я был тяжко ранен и попал в плен. Пробовал бежать, как оправился от ран. Был пойман, наказан и прикован цепью…

2.6 СНОВА В СТРОЙ

Как и бывает в таких случаях, его поместили в госпиталь следственного изолятора для излечения от ран и проведения расследования обстоятельств попадания в плен. Раны прочистили, обработали антисептиком, заклеили жидким пластырем и повели на первый допрос.

Кабинет дознавателя, с зарешеченным окном, с сейфом встроенным в угол, столом и двумя стульями, был окрашен в мрачноватые серебристо-серые тона. За столом сидел человек без возраста и без особых примет, кроме одной: его серые длинные тонкие волосы на затылке были сцеплены в пучок голубой резинкой. Голос дознавателя был высок, монотонен и пол его определялся только наличием больших залысин на узком костистом лбу.

– Господин Дознаватель – так можешь обращаться ко мне, – сказал он.

Затем, нажатием клавиши, раскрыл служебный комп и стал задавать дежурные вопросы. Вопросы начинались одинаково: строевой номер 580.1310, назовите… и далее шла суть вопроса.

Вначале это были вопросы о его МэЛах: где, когда и с кем проходил обучение в «Молодёжных лагерях», кто были его прямые начальники? Выяснив, задал очередной вопрос: как проходило первое боестолкновение в операции? Каким был второй бой? Каковы обстоятельства попадания в плен? – на все вопросы Ион отвечал не спеша. Следовало излагать только так, как было велено, ошибиться нельзя, слишком дорога цена.

Дознаватель всё происходящее записывал на камеру компа, иногда делая в нём какие-то пометки, затем формулировал следующий вопрос: