Виталий Сертаков - Свиток проклятых

Мастер Огня выпустил дым в форме нападающего льва. В тишине я слышал, как плещет река и лениво грызутся шакалы.

– На рисунке, несомненно, изображалось то, во что никто не верил, кроме сына царя. Изображалось так, как увидел и запомнил звездочет. Подпись гласила, что сын магараджи вскрыл Свиток, и исчез, а верные долгу слуги останутся здесь, в пещере, ждать его из небытия, поскольку при дворе их ждала верная смерть. Скорее всего, они все там умерли, от клыков хищников, или от старости.

Евлей замолчал, глядя в огонь.

– Ты скажешь нам, что было на рисунке? – затаив дыхание спросил кир Лев.

Однако хитрый старик быстро и недовольно заговорил о другом, словно вдруг очнулся от сна.

– Ваш юный предводитель получит новую кожу, лучшую кожу, но она не убережет его, поскольку удар нанесут не снаружи. Однако за кожу отменного качества придется платить, а у вас ничего нет.

Наставники мои ненадолго онемели. Мне хотелось стонать и кусать камни, я уже понял, что хитрец сейчас попросит. Весталки сплели сеть из нежных дрожащих дней, порвать ее не смог бы лучший придворный чародей.

– Мы готовы работать на тебя, – перевел общее мнение кир Исайя, и клянусь, небо не слышало подобных слов унижения от придворных вельмож Херсонеса.

– Я могу защищать твои стада от сглаза и болезней, – предложил Дрэкул.

– Я могу научить твоих сыновей драться с закрытыми глазами, – добавил дядя Лев.

– Я сказал ему, что могу перевести и переписать все книги, уцелевшие в моем мешке, – смущенно доложил евнух.

Мастер Евлей смотрел на меня и сквозь меня. Тени огня кривлялись в его морщинах.

– Ваш юный предводитель получит кожу, если выплюнет то, что носит за щекой. Не может быть свободным тот, кто лишил свободы других.

Мне стало неуютно, словно надел обувь, перепутав правую и левую ногу. Никто, кроме кира Льва, не видел, как я спрятал за щеку осколок разбитого зеркала из чертогов Матери. Кир Дрэкул прошептал ругательство на языке Семиградья, когда я выплюнул на ладонь крошечную треугольную блестку. Из глубин Нижнего мира мне откровенно ухмылялся крошечный Мануил Закайя. Я найду тебя, словно бы обещал он. Ты можешь растоптать зеркало нерожденных на тысячу частей, но мы спрячемся в каждой из них. Ты украл нас у Матери, теперь мы будем преследовать вас…

– Зачем ты это сделал, эгемон? – кир Дрэкул понял, что нам грозит, прежде других. Он не назвал меня вором, щадя самолюбие своего господина, но горесть в его голосе хлестнула меня больнее пощечин. – Ты выпустил из Нижнего мира отражения нашего зла, отражения худшего, что есть в нас. Это все равно, что освободить тень, и потом всю жизнь спать в окружении светильников, и вечно подливать масло, боясь, что хотя бы один из них погаснет!

– Ты прав, учитель, – смиренно признал я. – Но я выполнял волю Весталок. Мне надлежало принять подарок, который я не смог бы унести в руках.

– Отдай это мне, – сурсухал протянул над горячими камнями сухую руку, на его запястье хрустели и перекатывались браслеты, – Это достойная плата. Я дам тебе кое-что взамен…

Мальчик-пастух поставил передо мной горшок с крышкой. Ручаюсь, никто из нас не ожидал увидеть в горшке то, что мы увидели. Там блестело масло. Сквозь слой масла проступал обломок. Такой же, как и тот, что подарили мне весталки.

Нет, не такой…

Кир Исайя извлек осколок из масла, обтер его ветошью, и мы положили их рядом.

– Не хватает куска в центре и внизу… – прошептал кир Дрэкул. – Стало ли тебе легче разобрать письмена, друг мой?

– О нет, – разочарованно отвечал евнух. – Чем-то похоже на… Нет.

– Я отдал за этот осколок пару талантов серебра, – сурсухал улыбнулся нашему изумлению, когда Исайя перевел его слова. – Да, да, купец, продавший его мне, полагал, что владеет куском двери от нильских усыпальниц. Но я сразу понял, что эта вещь не из нашей сферы. И раз у молодого эгемона есть похожее, значит, он на верном пути, не так ли?

– Но мы не знаем, что делать с этим куском металла, – вздохнул кир Лев.

– Не из нашей сферы? – нахмурился некромант. – Мне точно известно, что этот кусок добыли глубоко под землей кобольды в северных горах…

Никто не ответил. Я перевернул оба смятых куска и попытался составить вместе. С одной стороны теперь не хватало двух или трех цифр, а с другой надпись разрывалась.

– Теперь вам приготовят баню, – улыбнулся сурсухал. – Спите и ешьте, ешьте и спите. Мы разведем костры. На рассвете юный предводитель получит то, что ищет.

Нам оставалось подчиниться. Подмастерья Огня развели костры, нас к ним не подпустили, но я ошибался, полагая, что неподалеку находится кузница. Никто не собирался ковать мне доспехи из железа или заговоренной бронзы. Когда я помылся и выпил сладкий травяной настой, и Морфей уже пылил мне песком в глаза, один из помощников сурсухала поманил за собой.

Сердце мое забилось, сон пропал, когда в окружении шакалов я увидел мастера Огня. Я полагал, что он тоже давно спит, но хитрый старик показал жест возле губ, означающий руну опасности, и руну молчания. Старик наклонился к обжигающему костру, и свободно протянул в огонь свою темную тонкую руку. Жар был так силен, что даже у меня, в трех шагах, начало щипать брови. Но тут я увидел то, что не дано видеть всякому из смертных, и возблагодарил дарящего Быка за такую милость.

В костре танцевали саламандры. Желтые, красные, черные. Извивались, поднимались на задние лапы, сталкивались, обрушивались вниз, рассыпались золой, и вновь обретали чарующий объем. Самые загадочные существа, жизнь которых кончается с последним багровым угольком, а зарождается в горниле вулканов.

Мастер Огня показал жестом, что я должен выбрать. Я помнил заветы весталок, и отказался от двух первых саламандр, хотя они были неимоверно красивы. Мастер усмехнулся, засунул руку еще глубже и поймал белую. Ослепительно-белую, как раскаленный клинок под молотом кузнеца, как нильский мрамор, как кипящая известь. Мастер Евлей жестом приказал не возвращаться в шатер к наставникам, а следовать за ним. Я послушался. Шакалы при этом улеглись вокруг гостевого шатра, так что мои учителя не смогли бы выйти, не коснувшись их. Меня это встревожило, но не напугало, ибо убить нас Евлей мог и раньше.

Ждал я недолго, в темноте женского шатра. Мастер принес тонкий, очень крепкий шнурок, и повелел надеть его на шею. Стоило шнурку прикоснуться к моей коже, грудь обожгло, словно за пазуху провалился уголек. Я рванул ворот – там в оплетке незнакомого металла била хвостом крошечная белая саламандра. Мастер трижды показал мне, как вызвать ее защитную силу, и удовлетворенно кивнул, когда у меня получилось. Я наивно полагал, что благодаря наставникам изведал секреты Верхнего мира. Мой отец носил панцирь из кожи красных саламандр, невероятно дорогой доспех, неуязвимый даже для двуручного меча, но вполне пробиваемый молнией. Посему я был растерян и поражен, получив такой нежный и незаметный панцирь.