Виталий Сертаков - Свиток проклятых

Женщина не сразу его послушалась, она стали перекрикиваться с кем-то через мою голову. Я поймал ее страхи, и не слишком удивился. Оказывается, она охраняла девушек-рабынь, купленных Имамеддином далеко на севере, за владениями готов и хазар. Она боялась выполнить волю господина, и боялась его же последующего гнева.

– Ладно, пропустите его. Но помни, ты просил только одну вещь.

Вероятно, что-то происходило неправильно. На миг я усомнился в честности весталок, я поискал глазами зев пещеры в высокой скале, нависавшей над трактом. Оттуда сверху за мной наблюдали наставники, но я не мог спросить их совета. Над нами кружили хищные птицы, явно окольцованные ловчими Имамеддина. Если кир Дрэкул расправит крылья, его все равно не подпустят ко мне, разорвут в воздухе.

Там было много девушек с закрытыми лицами, но они меня не интересовали. Я искал нечто, что можно развернуть и прочесть. И выполнить волю отца. Открыть врата в мир, где род Закайя обретет могущество, равное царскому.

В шатре я встретил одну лишь невольницу. Из-под наброшенного платка струились белые, очень нежные волосы. Хотелось прижаться к ним губами, хотелось вдыхать ее запах. Во мне просыпалось мужское естество. Я впервые узнал, как это бывает, когда человек забывает мать и отца.

Я сразу догадался, что Свиток у нее. Я вытащил кинжал, на случай, если она вздумает сопротивляться. Белая саламандра жгла мою грудь, но я не обратил внимания. Саламандра требовала, чтобы я укрылся под ее пятнистой защитой. Если бы я доверился моему живому доспеху, все могло бы пойти иначе.

Но человеку неведомо, где закончатся его дни, в этом сила и мудрость смертных.

Признаюсь, я вздрогнул, потому что опять увидел речную ведьму с Руяна. Я вспомнил проклятую тварь, утопившую мою мать в фонтанчике для питья. Та тоже ослепила красотой, а затем обернулась в ночной ужас.

– Отдай мне то, что скрываешь под своим халатом, – я протянул руку. Саламандра жгла мне грудь, но не пристало сыну кира Закайи прятаться от слабой женщины. Рабыни не носят оружия, ее тонкую шею я сломал бы одним движением.

– Здравствуй, пожалуйста, – ответила она на греческом, скинула платок, и я сразу понял, что язык империи всегда останется чужим для нее.

Она распахнула халат. Кажется, на ней были смешные шальвары, в которые обряжают своих женщин парсы. Смешные полосатые шальвары до пояса, выше пояса ничего. Красивая маленькая грудь, кожа белая как молоко, только лицо загорелое и кисти рук. Клянусь Многоликой, она совсем не походила на речную ведьму, она была совсем юной, и очень красивой. Я сглотнул, потому что воздух в моей груди застыл воском.

– Отдай мне Свиток, – приказал я. – Я выведу тебя отсюда, заплачу за тебя любые деньги. Я – сын властителя Херсонеса, я все могу, ты будешь моей, ты будешь со мной…

Она засмеялась, запрокинув лицо, обнажив зубы. Клянусь, она не слушала ни одного из моих жарких слов, зато я вдруг понял, что такое жаркие ножны. Ее следовало убить сразу, в первый миг, но я опоздал. Когда она засмеялась, меня швырнуло к ней, как меч, не глядя, швыряют на пояс в знакомые ножны. Я падал в нее, а ее сияющая белая кожа изнутри покрывалась письменами.

Она подняла руки в бесстыжем жесте танцовщицы, показывая, что у нее ничего нет. Тогда я заметил то, что вначале принял за родимое пятно. Знак Привратника у нее под мышкой! Ее кожа покрывалась рунами, письмена струились от подмышек вверх на плечи, и вниз, на нежный живот, по кругу воронкой огибая пупочную впадину.

Она не прятала от меня Свиток, о нет!

Она тянула ко мне руки, а я давился застывшим воздухом и читал, читал, не в силах оторвать глаз от ее груди. Кажется, в шатер вбежали стражники с веревками и мечами. Кажется, закричал над крышей кир Дрэкул, призывая меня спасаться.

Но рабыня успела меня обнять.

Люди Имамеддина кинулись со всех сторон, однако им досталась лишь цепочка от амулета. Меня там уже не было.

Я вскрыл Свиток Проклятых.

Несколько минут Факелоносец упрямо пытался ее убить.

Женька сумела удержать его в руках чуть дольше секунды. И то, пожалуй, только потому, что была почти без одежды. Мальчишка немножко разволновался. А затем, в один миг покрылся твердой пятнистой шкурой, и стал похож на раскаленную добела ящерицу. И к тому же два кинжала, с которыми парень управлялся довольно ловко.

Факельщик ударил сразу снизу и сверху, лезвия так и летали в его руках. Убедившись, что промазал, он не отступил, и накинулся на Женьку с удвоенной яростью. Стараясь сдерживаться, Вожатая дважды провела ногтем, но несильно, да и ноготь она не отращивала до такой длины, как Вестник. Факельщика все равно отшвырнуло к стене, пятнистая шкура его спасла, а Женьку отдачей кинуло в противоположную сторону.

Он махал руками, попытался встать, но не удержался на ногах. Женечка сидела в углу, запахнувшись в халат, и смеялась. Смеялась не только над несчастным Факельщиком, а сразу над собой, и над ним, и над Канцлером, и над злой жадной Наташей, и никак не могла остановиться.

– Чему ты радуешься, нечисть? – он смешно приосанился, снова схватился за оружие, и рванул в атаку.

Да только ничего не получилось. Опять промахнулся, не удержался на ногах, упал на четвереньки, затем на бок, и наконец, ненадолго успокоился. Устроился напротив Женьки, в противоположном углу подвала, и злобно сверлил глазами три ее отражения. Кроме глаз, Вожатая ничего не видела. Лицо и голову Факельщика закрывало нечто вроде шлема – в форме головы ящерицы.

– Сам ты нечисть, – ответила Женька.

Щелкнула пальцами и зажгла все свечи. Свечей здесь оказалось немало, остались, наверное, с того шабаша, что устраивала мерзкая Наташа. Вожатая запоздало испугалась, что увидит трупы тех мерзких тварей, которых убили псы Привратника, но в подвале было сухо и чисто. Правда, и подвал стал другим – готичный «танцзал» снова превратился в низкую, сырую, кривую комнатенку.

Факельщик что-то сделал. Морщинистая голова ящера сползла с его головы. А он ничего, отметила про себя Женечка. Наверняка покраснела, но не смутилась. Красивый. Неужели все греки такие? Или он вовсе не грек?

– Где мы? Куда ты принесла меня? Клянусь Многоликой, я не позволю тебе взять верх! – с третьей попытки он вскочил на ноги.

– Это подвал моего дома, – Вожатая нащупала на пыльном полу кожаную сумку. – Это дом моей бабушки.

Она снова засмеялась.

Получилось!

У нее все получилось!

Оракул не соврал – достаточно захотеть. Она хозяйка, хозяйка этого дома и этого тела.

Сумка валялась там же, где ее бросила Вестник. И вещи никто не тронул. Книги, фломастеры, наручные часы… Женечка прислушалась к вою ветра.

Никого. Дом был покинут. Проклятая Наташа рассыпалась в песок, и после ее гибели сбежали все порождения мрака. И кошмарный зал провалился куда-то, в иное измерение. Женька не хотела сейчас думать, куда именно пропали трупы, и оркестр уродов, и перевернутый крест. И куда делись стены в синих зеркалах… Правда, тот толстяк с золотыми зубами, Наташин хахаль, не погиб. Он жив, Женечка ощущала его злобу, но где-то далеко. Пока что он был неопасен.