Джеймс Клеменс - Врата ведьмы

Теперь все – Могвид, Ни’лан и Тайрус – укрылись в соседней пещере, пытаясь согреться у разведенного костра. Оглядываясь через плечо, Мерик различил слабый огонек, указывающий на их приют.

Отряд намеревался выступить на рассвете и пересечь хребет прежде, чем начнется новый буран и горы станут совершенно непроходимыми. Тайрус, воспользовавшись серебряной монетой, связался с Ксином, который оставался на борту «Крыла бури». Воздушный корабль должен был встретить их у Северной стены, хотя элв’ины и сами испытывали какие-то непредвиденные трудности, объяснить которые зу’ул толком не мог. Но это лишь придало отряду решимости не задерживаться.

Времени оплакивать погибших друзей не оставалось.

Вздохнув, Мерик взглянул на озеро в последний раз и направился к маленькому лагерю. Он шагал, проваливаясь в снег. Ну, хотя бы никаких следов д’варфов. Наверное, все они разбежались, увидев падение Цитадели.

По обледеневшему склону он поднялся к пещере, освещенный вход в которую дышал теплом.

Тайрус стоял на страже. Он не стал спрашивать, обнаружил ли Мерик следы Крала.

– Дурацкая затея, – говорил он и до того. – Горец погиб.

Элв’инский принц не собирался спорить с Тайрусом. Ведь мриланец не разделял с горцем заточение в подземельях Тенистого Потока. Крала и Мерика пытал там д’варфовский лорд Торврен. Горец явился тогда, чтобы спасти Мерика, а закончилось дело тем, что элв’ин сумел бежать, отделавшись лишь ожогами да ночными кошмарами, а Крал заплатил самую страшную цену. Долг чести по отношению к горцу и чувство вины вынудило элв’ина всю ночь искать Крала, даже когда надежда истончилась до волоска.

Но, так или иначе, Тайрус был прав. Дурацкая затея.

Ни’лан сочувственно посмотрела на Мерика.

– Я сложу о нем песню, – сказала она мягко. – О его жертве. Он будет вечно жить в моей музыке.

– Когда-нибудь, – грустно улыбнулся Мерик, – ты споешь ее в замке Мрил для народа Крала, когда они соберутся там после вековых скитаний.

Нифай кивнула. Утомленный после долгой, шумной ночи младенец крепко спал на ее руках.

Мерик уселся рядом с Могвидом.

– Я думаю, ты теперь вернешься в свои леса в Западных пределах?

Тот лишь пожал плечами, пристально глядя на язычки пламени.

Обхватив чашку с горячей водой, слегка подкрашенной чаем, элв’ин согревал замерзшие руки. Небо на востоке неспешно светлело, и наконец Тайрус заглянул в пещеру и сказал, что пора готовиться к дневному переходу.

Вскочив на ноги, Мерик подхватил заплечный мешок. Когда первые лучи восходящего солнца проникли в пещеру, Могвид внезапно рухнул на камни, прижимая к груди кулаки.

Стоявший рядом элв’ин кинулся к нему.

Худосочный си’лура стоял на четвереньках.

– Могвид… – Мерик потряс его за плечо.

Тот яростно, словно дикарь, зарычал, оттолкнулся от скалы и вскочил на ноги.

– Я не Могвид.

– А кто же?..

Человек повернул лицо к восходящему солнцу.

– Фардейл.

Хотя его лицо оставалось прежним, какие-то изменения, несомненно, произошли. Он держался по-другому. Взгляд стал внимательнее и острее.

Ни’лан и Тайрус подошли к ним.

– Фардейл? Но как?..

– Это все козни моего братца, – нахмурился оборотень. – Змея Мисилл. Она слила нас воедино, но как-то странно…

– А Могвид?

– Хотя я его не ощущаю, – Фардейл брезгливо вытер руки о рубашку, – он находится там, где я был несколько мгновений назад, – заперт в темнице без решеток, наблюдая за всем, что происходит, но не в силах вмешаться.

– А как же вы поменялись? – удивленно спросила Ни’лан.

– Не по моей воле. И не по воле Могвида.

– Пака’голо Мисилл обладал связью с луной, – попытался пояснить Мерик. – А ты появился с первыми лучами солнца. Хм… Любопытно…

Фардейл уставился на него, ничего не понимая.

– Я предполагаю, – элв’ин посмотрел на восходящее светило, – что весь день этим телом будешь управлять ты, а ночью им снова завладеет Могвид.

– Если это так, – болезненно скривился си’лура, – то я должен найти способ разрушить заклятие.

– Я уверен, – фыркнул Мерик, – что Могвид чувствует то же самое. Предполагаю, что теперь вы задержитесь с нами подольше.

Тайрус покачал головой и решительно шагнул прочь из пещеры.

– Тогда давайте поспешим. Нам предстоит долгая дорога.

Джоак оставался рядом с телом Кеслы, пока в истинном мире не взошло солнце и сонная пустыня вокруг него не начала растворяться, забрав и девушку с его коленей. Тогда он вернулся в пещеру василиска.

Сай-вен сидела по одну сторону от него, а Каст – по другую. Превращение юноши в старика напугало их настолько, что Рагнар’ка пришлось отпустить.

– С тобой все в порядке, Джоак? – спросила мер’ай.

– Ты постарел на сто зим прямо у нас на глазах, – добавил кровавый наездник.

Джоак нахмурился, заметив василиска. Изваяние не изменило облика – все та же крылатая змея с отвратительной головой птицы-трупоеда. Но теперь вместо черноты эбенового камня, которая поглощала свет, оно сияло рубиновым огнем, отражая свет факелов.

– Сердце-камень… – пробормотал брат ведьмы.

– Это произошло почти сразу после того, как ты состарился. – Каст выпрямился, указывая на статую. – Что там случилось?

Джоак покачал головой. Он принял протянутую руку кровавого наездника и с трудом поднялся. Кости скрипели, боль вспыхивала в суставах, но он переборол себя и встал. Волоча ноги по песку, сделал несколько шагов и споткнулся обо что-то.

Быстро глянул вниз.

– Что это? – спросила Сай-вен, нагибаясь.

– Не тронь! – резко вскрикнул Джоак, заставив ее отдернуть руку. При помощи Каста он наклонился и поднял посох. – Это мое!

Брат Элены заплатил слишком высокую цену за эту добычу и не собирался оставлять ее. Подняв посох, он оперся на него со вздохом облегчения и медленно поковылял к изваянию.

– Будь осторожен, – напомнила Сай-вен.

Повернувшись к ним спиной, Джоак скривил губы и тихо заворчал. Он почувствовал маленькую толику темной магии, бегущую по окаменевшему дереву. Ранее опустошенный посох, должно быть, всосал немного силы из черного песка, когда Джоак уронил его. Брат ведьмы поднял посох, направляя его на статую.

– Джоак! – с тревогой в голосе воскликнула Сай-вен.

Он не обратил внимания на ее предупреждение. Вытянул магию из посоха и произнес заклинание пламени, столь же хорошо знакомое ему, как и собственное имя. Губы его похолодели, а кончик посоха расцвел черным огнем. Едва отзвучали последние слова, как копье, сотворенное из тьмы, вырвалось из посоха и ударило в алый камень, разбив василиска вдребезги, так, что изваяние отлетело к стене грудой мелких рубиновых осколков.

Опустив посох, Джоак оперся на него, а потом медленно повернулся.