Григорий Григорьянц - Гром над Араратом

– Я пришел, чтобы поговорить с вами лично! Осталось несколько дней пути, и мы у цели. Мы возьмем Арташат, и вы получите теплые квартиры на всю зиму, много рабов, много провианта. Вас ждут несметные сокровища и слава победителей, мы заставим армянского царя подписать договор на наших условиях, и войне конец!

Из толпы раздались возгласы:

– Вода сделалась до того холодной, что стала непригодной для питья лошадям!

– Нам приходится жить в сырых палатках, стало холодно!

– Много раненых, продовольствия не хватает!

– Веди нас назад!

Лукулл, чувствуя, что не удается овладеть массами, пытался говорить мягко:

– Я вас прошу потерпеть еще немного, мы уже близко.

– Веди нас в теплые края.

– Мы тоскуем по родине.

Лукулл, упрямый блюститель дисциплины, и раньше не мог завоевать любовь своих солдат, но теперь, почувствовав глухую стену непонимания между собой и ними, вышел из кольца охраны и, унижаясь, начал ходить от солдата к солдату, говоря:

– Потерпите, нас ждет богатая добыча, все будет хорошо!

Но солдаты не слышали его.

– Мы достаточно долго переносим трудности войны.

– Мы хотим уйти на покой.

Лукулл подошел к старым воинам и сказал:

– Я всегда старался быть по отношению к вам гуманным и справедливым.

Один из бывалых достал свой пустой кошель и бросил к ногам Лукулла:

– Где мое вознаграждение? Все деревни по пути движения пусты, поживиться нечем!

– Законный срок службы у солдат из легиона Фимбрии истек! – громко крикнул солдат Нумерий. – Нам дана отставка, и ты не можешь приказывать нам что-либо!

Фимбрианцы были в курсе постановления сената об их увольнении из армии по истечении срока службы, и Лукулл об этом знал. Нумерий развернулся и пошел к своей палатке, а Лукулл, осознав, что солдаты наотрез отказываются следовать за ним, униженный и растерянный, со слезами на глазах, стоял посреди лагеря и смотрел, как солдаты равнодушно расходятся по палаткам, и думал: «Это конец!»

Вернувшись к себе, он сел в кресло и долго смотрел в пространство перед собой. Его попытался вывести из этого состояния Полигистор.

– Люди раздражены, Лициний. Прими правильное решение.

Военачальник посмотрел на него и сказал:

– По Риму не разнесется радостная весть о том, что войска армянского царя разбиты, ореол победителя не будет украшен золотом и его не пронесут на триумфе в честь Лукулла. А как же тайны Востока, Дворец власти, Таблица судеб, магическое зеркало перемещений?

– Лициний, вся эта мистика растаяла, как предрассветный туман в золотых лучах солнца. Забудь! – сказал Полигистор.

– Я всеми покинут! – Лукулл горестно посмотрел на статуэтку грифона и позвал: – Секретарь!

Немедленно вошел трибун, его секретарь.

Лукулл приказал:

– Пусть солдатам раздадут деньги! Мы поворачиваем назад! Отправь также донесение в Рим: «Армия Лукулла оставляет Армению и идет на помощь Триарию и Сорнатию».

– Верное решение! – сказал Полигистор.

– Полигистор, займусь-ка я отправкой в Рим сокровищ, полученных в качестве трофеев на этой войне.

Римская армия двинулась назад по той же дороге, что и шла на Арташат. В спину ей дышал холодный Арарат, а фланги и тыл почти ежедневно подвергались внезапным нападениям армянских всадников и мстителей. Они терзали легионы, как коршуны терзают трупы павших животных. На пути уставшей армии лежали разоренные деревни, в которых начисто отсутствовало продовольствие, но тяжелее всего солдатам Лукулла пришлось при переходе через Армянский Тавр из Мушской долины на Тигранакертскую равнину, когда фантазия армянских мстителей, перемещавшихся неведомым образом из одной точки в другую, разыгралась не на шутку.

Поредевшая больше чем наполовину и деморализованная армия шла мимо разрушенного Тигранакерта. Лукулл и Мурена, поглядывая на развалины – плоды своих трудов, ехали верхом и вели разговор.

– Надеюсь, я не доживу до тех времен, когда в Римской республике начнутся междоусобные войны, – говорил Мурена.

– Сообщения из Рима неутешительные, – говорил Лукулл. – Римская республика добилась всего, к чему она стремилась, и, боюсь, не выдержит тяжести собственной мощи.

– Жаль, что Рим не извлекает уроки из своей истории. Вот твои походы, Лициний, дали Риму несметные богатства.

– Сомневаюсь, что народ в полной мере оценит мой вклад в величие Рима. Ну и ладно! Я построю на одном из холмов столицы великолепный сад, как у Тиграна, и стану родоначальником садового искусства в Риме. Я собираюсь привить римской знати новое отношение к жизни – роскошь, изысканность и утонченность. Меня запомнят!

К нему подскакал на лошади его начальник разведки и доложил:

– Проконсул, в двух переходах отсюда в месопотамской Мигдонии лежит большой и хорошо укрепленный город Нисибин, местность вокруг него чрезвычайно плодородная.

– Вот что нам надо! – У Лукулла загорелись глаза. – Мигдоны богаты. Я захвачу Нисибин, и он станет нашими зимними квартирами, а я вновь завоюю расположение армии!

– Проконсул, – сказал разведчик, – эту крепость люди называют «Оплот Востока».

– Мои люди так озверели, что готовы разнести в клочья все, что неразрушимо, и любая нерушимая крепость падет при первом же натиске! Вперед на Нисибин!

Митридат лежал на кровати с перевязанным коленом и царапиной под левым глазом. Освобождая свое царство от римлян, он с ходу атаковал легата Марка Фабия Адриана и в двухдневном сражении нанес ему поражение. Легион Фабия бежал с поля боя, и римлян спасло от окончательного разгрома только ранение царя. Камень от пращи попал ему в колено, а стрела оцарапала лицо. Гипсикратия не отходила от мужа ни на минуту.

– Митридат, выпей этот настой трав, – говорила она, – он придаст тебе сил.

Царь покорно пил из ее рук любые настойки, улыбаясь ей и любуясь взволнованной женой.

– Дорогая, мне уже лучше. Тимофей и этот скифский лекарь знают свое дело, они сказали, что вскоре я смогу ходить.

Его войска в ожидании, когда их любимец поведет их в бой освобождать города и селения Понта, разместились у крепости Команы, в которой лечили раненого Митридата.

– Мой народ, милая Гипсикратия, встречает меня как героя. Это меня вдохновляет!

– Ты слаб, тебе надо восстановить здоровье, – ласково сказала она.

– У меня сейчас восемь тысяч всадников, из них четыре тысячи армяне и еще четыре тысячи собраны по всей Малой Азии. Надо идти дальше, освобождать свое царство.

– Но ты ранен…

– Чепуха! Конечно, я ранен, ведь у меня нет больше оберега – древнего талисмана Мардука, который защищал меня от всевозможных невзгод и несчастий. Я жалею, что отдал его Тиграну!

Гипсикратия молила: