Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями

С этой думой-заботой Силис поворотил буланого к заставе.

Зимний сигнальный табык загремел на рассвете. Весть многократно отдалась в ущельях, велела людям Элен собираться в заставе. На сбор обычно дается время трех варок мяса. Но не прошло и двух, как взволнованный человеческий лес вырос, сдержанно зашумел в Двенадцатистолбовой воинской юрте, из которой загодя убрали оружие и все лишние вещи. Притушили огонь в очаге – народ надышит и скоро станет душно. Люди разместились рядами, согласно принятым на сходе кругам.

В середке юрты поставили лавку, прикрытую медвежьей шкурой. На ней устроились лицами к двери, к восточной стороне, почтенные Хозяйки Круга. Старухи, величественные, сумрачные, словно вековые ели, как уселись, так и застыли. Позади, точно сосны на взгорке, вздымался Малый сход: пятеро аймачных, старейшина Силис, багалык Хорсун и главный жрец Сандал. Малый сход распоряжается общим достоянием, распределяет помощь нуждающимся и молодым семьям. Обычно держит совет отдельно, чтобы не беспокоить народ по мелочам. Но сегодня – большой день, исход решений будет зависеть от всех.

В первом ряду на собранных по всей заставе скамьях расселись старики – сухое, хиреющее редколесье. Во втором, самом многолюдном, густым лиственничным бором встало зрелое население.

Несмотря на печальные причины схода, люди приоделись – редко когда удается выйти в люди в зимнем наряде. Верхнее облачение у мужчин и женщин саха одного покроя: ниже колен и с разрезами на полах для удобства верховой езды. Рысьи и волчьи дохи, хребтовым мехом наружу, перемежались с ровдужными, украшенными серебряными и медными подвесками. На тех, кто побогаче, красовалась лисья и соболья одежа. Тульи головных уборов сияли солнечными кругами из меди, макушки топорщились кожаными рожками с наборными опоясками. На иных женских шапках выступали обтянутые мехом берестяные торчки с пучками собольих и лисьих хвостов. Мелькали летне-осенние шапки: вязанные из конских волос, шитые из лебяжьего пуха, привозного сукна, с белыми хохлами из хвостового оперения стерха и кудрявыми гривками жеребят. Беличьи и росомашьи шарфы, размотанные и спущенные вдоль плеч женщин, не закрывали медных и серебряных гривен с полосами звенчатых чеканных пластинок, свисающих ниже пояса.

За рядом возмужалых людей светилась рощица девушек-березонек в простых кобыльих и коровьих дохах, окруженная перелеском молодых парней.

Девочек матери обряжают как могут, а девиц, вошедших в предсвадебный возраст, не принято одевать богато. Юность сама по себе прекрасна – дыхание ее свежо и жизнерадостно, глаза и в ненастье ярки. Вот станет девушка невестой, тогда и вынут из укладок наследные уборы, закажут кузнецам бронзовые или серебряные украшения, смотря по достатку. Только во время больших праздников позволяется юным принарядиться, похвастать новым платьем, узорным венцом, который когда-то принадлежал матери, а до нее бабушке.

Прикрывая румяные лица ладонями, девушки то и дело прыскали со смеху. Парни нашептывали им сзади шутливые словечки. На развеселившуюся молодежь сердито шикали передние ряды.

Дальше возвышалась могучая кедровая чаща – воины. Ботуры были сегодня хмуры. На два человека убавилась дружина. На высоту меча приподнялся у Поля Скорби могильный курган, похожий на Двенадцатистолбовую юрту. Может, в эти мгновения воздушные души Кугаса и Дуолана находятся рядом. Вспоминают, невидимые, земную науку боя, готовясь к испытаниям Посвящения в небесную рать…

Круг схода заканчивался неугомонным кустарником юнцов, почти подростков. Дабы хоть что-нибудь услышать-увидеть за широкими спинами ботуров, мальчишки и девчонки взобрались на голые нары вдоль стен по четырем сторонам просторного воинского жилья.

Народ коротал время, тихо переговариваясь. С первого взгляда на облаченных в лучшую одежду людей казалось, что трудно найти население богаче, чем эленское. Но наряды и украшения передаются из колена в колено, что-то постоянно обновляется по мере ветшания, вот вещи и смотрятся всегда как новые. А верховые лошади и гужевые быки водятся не в каждом дворе. Если кормилиц-коровок люди саха забивают крайне редко, то быков и лошадей, случается, режут в зимнюю бескормицу. Ну а после – жалей не жалей – не обновишь кости съеденных животных, не пришьешь к ним куски живого мяса, как заплаты из нового меха на облезлые дохи. Поэтому кто-то из бедняков топал в заставу на своих двоих, и сход терпеливо ждал опаздывающих. Не мала долина для обмера ее человеческим шагом.

Рассеянно озирая ряды, Силис думал: отчего человек, становясь старше, теряет прошлую память? Каждый возраст несет человеку что-то доброе. Но старики ведут себя так, будто родились на свет уже умудренными опытом. Любимое присловье поживших: «Эх, вот когда мы были молодыми!..» Молодежь считает, что бытие в старости невыносимо и бесполезно. Подростки презирают молодых за тягу к разговорам о любви, о свадьбах-женитьбах… И только малыши одинаково открыто и простодушно любят их всех – бабушек-дедушек, родителей, старших сестер и братьев. В каждом ребенке жива близкая память о Белом Творце, поэтому дети светлы.

Силис почувствовал, что глаза его увлажнились. Застыдился, опустил их долу. Что за напыщенные мысли, словно лукавой бурей заброшенные в душу раздутые градины, одолели его, превращая в плаксивую бабу?! Надо срочно показаться жрецам, проверить, не появилась ли у него болезнь зоба. Видно, не просто так в последнее время все чаще становится тесно в груди. Говорят, у страдающих таким недугом зоб давит на легкие, а легкие щемят сердце. Сердце не выдерживает, делается мягким и слабым, отчего кровь сжижается и слезы вечно стоят на подходе.

Досадуя на себя, Силис помрачнел, сжал полноватые губы, призывая на лицо суровость. Перевел взор на стоящего рядом багалыка и снова дрогнул в жалости. Седой висок виднелся из-под восьмикрылого шлема Хорсуна. Старейшина еще вчера, заглянув к нему на вечерний разговор после похорон братьев-воинов, удивился его внезапно побелевшим волосам. Но только это и напоминало о несчастьях, постигших воеводу. Другого манил бы соблазн изобразить свою скорбь большей, чем он чувствует. Или, наоборот, вести себя вызывающе холодно. Хорсун выглядел таким же, как всегда. Спокойное чело, невозмутимые глаза. Твердые скулы будто из дерева выточены. Лишь молния-шрам чуть бледнее обычного. Однако Силис знал, что, внешне хладнокровный, Хорсун способен мгновенно осерчать и вспыхнуть, если заденут чью-нибудь честь. Неспроста багалык, хоть и был сыном рядового ратника, значился потомком гневливого орла-горбоноса.