Вирджиния Бокер - Ищейка

Снова наклоняю голову – скрыть пылающее лицо.

– В извинениях тоже нужды нет. Не каждый день удается нести девушку через пятьдесят миль подземных ходов.

Голос у него серьезный. Но когда я поднимаю глаза, вижу, что он улыбается.

– Не может быть, чтобы настолько далеко.

– Может. Да ты к тому же еще и тяжелая, – продолжает он. – Сама знаешь. Как мешок с перьями.

Я мотаю головой, но чувствую, как начинаю улыбаться. Джон выпрямляется на стуле, приглаживает волосы пятерней.

– Это мне бы следовало извиниться, – говорит он. – Я не собирался тут оставаться, тем более на всю ночь. Ждал, пока вернется Джордж, начал читать книжку и, – он показывает рукой на книгу, – заснул.

Я смотрю на обложку. «Praxis Philosophica: алхимические формулы трансформации».

– С чего бы это? – недоумеваю я.

Он смеется:

– Не знаю, почему он не вернулся. Наверное, надо это выяснить.

Он встает, и в этот момент в дверь стучат. Это Джордж. Он входит. Обычно беззаботное его лицо выглядит мрачно-серьезным.

– Как раз собирался идти тебя искать, – говорит Джон. – Что случилось?

Джордж указывает на меня кивком:

– Николасу нужна она. – У меня от волнения пробегают мурашки по спине. – И ты тоже. Скверно себя чувствует, ночь его измотала.

Джон бормочет какое-то проклятие.

– Иду. Отведешь ее?

Джордж кивает, и они идут к двери.

– Пойдем, когда будешь готова, – говорит он.

Я в той же одежде, что в прошлую ночь: темно-зеленые штаны, белая рубашка. Бархатный плащ на спинке стула Джона, сапоги под ним. Я их натягиваю, приглаживаю руками спутанные волосы, пощипываю щеки, чтобы не выглядеть чересчур бледной. Только что я думала, что Николас не выбросит меня из дому, что мне представится новая возможность. Но уверенность в этом постепенно тает.

Джордж ждет меня за дверью. Он коротко кивает и, не произнося ни слова, пускается по коридору в сторону, противоположную лестнице.

– Что случилось?

Я стараюсь угнаться за ним.

Молчание.

– Он обо мне все знает. Веда ему сказала. Ты в курсе?

Джордж по-прежнему не отвечает. Мы идем по коридору, доходим до двустворчатой двери.

– Джордж, что происходит?

– Это не я должен тебе объяснять. Но ты очень скоро узнаешь.

Он быстро, отрывисто стучит в дверь. Мое сердце бьется быстрее, чем нужно, ладони вспотели. Вытираю их о штаны.

– Как он?

– Проклят, – коротко отвечает Джордж, потом открывает дверь. За ней – громадная спальня. Там темно, и сперва ничего не видно. Когда же глаза привыкают, я вижу Николаса в кресле рядом с камином, над ним склонился Джон, тихо говоря ему о чем-то. Николас настолько слаб с виду и хрупок, что страшно, и даже отсюда мне видно, что его трясет. Я чувствую какое-то стеснение в груди.

– Войди, пожалуйста, – говорит он.

Голос у него хриплый, дрожащий. Джордж отступает в сторону, пропуская меня. Джон выпрямляется и идет к двери. Передо мной останавливается.

– Он желает говорить с тобой наедине, – произносит он вполголоса. – Это важно, я знаю, но постарайся не сильно его утомлять, ладно?

Они с Джорджем выходят, дверь с тихим стуком закрывается. Николас манит меня рукой, указывая на кресло напротив своего.

– Проходи. Садись.

Я иду через огромную спальню. Она вся убрана оттенками красного: красный ковер, красные стены, красные покрывала на кровати. И даже свечи красные – их огни ритмично подмигивают со стен. Такое ощущение, будто я внутри бьющегося сердца.

Устраиваюсь в кресле. Сидящий рядом Николас выглядит еще хуже, чем накануне. Кожа посерела, седина гуще, чем вчера вечером, и даже темные глаза кажутся серыми. Секунду он просто смотрит на меня.

– Хотел бы потолковать с тобой о событиях этой ночи, – говорит он наконец.

– Годится. – Я перевожу дыхание. – Каких конкретно?

– Про появление Калеба и его спутников.

– Ты хочешь спросить, как они нас нашли?

Он кивает:

– Как они нас нашли, откуда узнали, что мы там. Они пришли не наугад, это не было случайностью. Они знали нужное место с точностью до деревни, знали время с точностью до часа. Как ты думаешь, откуда они знали?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Но создается такое впечатление, что Блэквелл знает все. Откуда – непонятно. Этому может быть и простое объяснение, вроде шпиона, и сложное, вроде магии.

– Сложное, вроде магии, – повторяет Николас. – Тебе не приходило в голову, как это странно: что инквизитор – точнее, бывший инквизитор, – человек, посвятивший жизнь искоренению магии и наказанию ее адептов, сам ее использует?

– Блэквелл не пользуется магией, – говорю я. – Он… использует практикующих ее – в тех случаях, когда это необходимо для его целей.

– Мне трудно увидеть разницу.

– Разница велика. Блэквеллу пришлось использовать магию, чтобы обучать нас. Закалять. Нам приходится изучать магию, чтобы знать, как с ней бороться. Иначе он не смог бы нас подготовить – это словно обучать солдат, не давая им оружия.

Я повторяю ответы Калеба на эти самые вопросы – да, время от времени я их задавала. Но Николас только качает головой.

– То, что ты описываешь, пережитое тобой, это не просто заклинания или обычные чары. Сила, необходимая для такого, могла бы соперничать с моей. Но отсутствие всяких моральных барьеров… такие твари…

– Блэквелл их называл гибридами. Калеб – химерами. Я их в шутку называла василисками – по названию одного блюда, которое когда-то готовила на кухне.

Он кивает:

– Но создавать живые существа, подобные этим, – не шутка. Это сложная магия, очень трудоемкая, осваиваемая в течение многих лет практики, проб и ошибок. Далеко не каждый способен на такое. Как он подчинил магию такой силы?

Я не могу не признать, что никогда не задумывалась, как именно Блэквелл все это проделывал. Тем более что он вряд ли стал бы отвечать на мои вопросы. Он все проворачивал втайне, за закрытыми дверями и ставнями. Например, того, кто ставил на меня стигму, я даже не видела. Хотя в то время меня это не интересовало.

– Калеб говорил, что он использовал кого-то из пойманных нами колдунов, – говорю я. – Их было много, тех, кого мы арестовывали, но на кострах я их не видела.

– Почему же он тебя преследует?

– В каком смысле? – отвечаю я вопросом. – Ты сам знаешь почему.

Он отмахивается от моей непонятливости:

– Почему он с таким жаром взялся разыскивать тебя? Я, например, куда более крупная дичь, чем шестнадцатилетняя девочка. Зачем он дал себе труд выдвигать против тебя такие страшные обвинения? Ты искренне веришь, что он считает тебя ведьмой? Шпионкой? Изменницей?

– Мне он сказал, что я – помеха.

– Возможно, он говорил правду. По крайней мере, как он эту правду понимает. Точнее, как она была предвидена.

– О чем ты?