Джастин Хилл - Крадущийся тигр, затаившийся дракон. Меч судьбы

– Шулень, я должен кое-что сказать тебе.

– Ну, говори. – Она пристально посмотрела на него.

Он замялся, его щёки покрылись румянцем, как в первый день их знакомства, и она с тоской поняла, о чём пойдёт разговор.

– Одинокий, я брожу по свету. Сражаюсь с негодяями и медитирую в горах… Но мне кажется, кто-то плачет обо мне, зовёт меня вернуться в мир… – Он взглянул на неё, ища поддержки, но Шулень, горюя о долгих годах, проведённых в одиночестве, не собиралась ему помогать. Она сурово смотрела на Мубая, не желая открываться ему.

– Чувствуешь ли ты то же самое, что и я? – спросил он.

Она покачала головой. Теперь её пугала мысль о том, чтобы принять его любовь.

– Что мы можем дать друг другу, Мубай? Мы оба – воины, завтра мы можем погибнуть.

– Тем более нужно принять нашу судьбу, – возразил Мубай.

– Хотела бы я, чтобы это было возможным, – произнесла Шулень, накрывая его руку своей. – Но умоляю тебя, не проси меня больше об этом.

Мубай кивнул и подчинился. Он не повторял своих слов, даже когда она сама отчаянно желала, чтобы он нарушил своё обещание. А к тому времени, когда Мубай погиб, было слишком поздно что-то менять…

Все эти воспоминания окружили Шулень, когда она сидела с болтливым возчиком у подножья Орлиной скалы, а ветер уносил к звёздам искры костра. Она припомнила, как держала в руках обломки меча Молчаливого Волка…

…Шулень отнесла сломанный меч отцу.

– Он мёртв, – сказала она.

Отец относился к Молчаливому Волку как к сыну. Он взял в руки обломки и крепко их сжал. Через долгое время он произнёс:

– Его отец не переживёт это. – Голос был хриплым от горя. – Кто это сделал?

– Адский Дай.

Отец покачал головой. Прежде он никогда не слышал этого имени.

– Он был монахом в Шаолине, – объяснила Шулень. – Но его изгнали оттуда за колдовство.

Отец кивнул. Он был слишком стар, чтобы бояться. Забрал обломки и ушёл…

«Нас ведут наши потери», – мелькнула мысль. Шулень вздрогнула и посмотрела вокруг. Ей вдруг почудилось, что с вершины Орлиной скалы на неё смотрит призрак Молчаливого Волка. Она протянула руки к огню. Ван-Мул сидел как ни в чём не бывало. Он облизал пиалу и сыто рыгнул.

– Ночь будет холодной. Вот тут-то и пригодятся мои мешки: на них вам будет тепло спать. Пойду-ка принесу парочку.

* * *

Они встали на рассвете. Пони споро рысил по петляющей вниз дороге, которая вела к Пекину. Шулень пристально смотрела перед собой, туда, где возвышались городские стены. Мало-помалу она начала различать за ними башни и крыши дворцов.

Но едва они спустились на равнину, город скрылся за деревьями. Потянулись изукрашенные арки, отмечающие расстояние, оставшееся до Пекина. И чем ближе к столице, тем затейливее становились узоры, изображавшие то знаменитых учёных, то благодетельных вдов, то любящих сыновей.

Наконец, они приблизились к развилке: одна дорога вела прямиком в столицу, другая – в обход, через берёзовую рощу к подножью холмов.

– Я всегда езжу этим путём, – подмигнул возчик, повернувшись к Шулень. – Там нет сборов. И ещё там очень красиво в это время года.

Шулень выглянула из повозки. Землю устилала бронзовая берёзовая листва. Казалось, что роща светилась бледным таинственным светом, – это блестела роса на паутине.

– Немногие знают эту дорогу. Дальше – деревня. В ней мы переночуем, а завтра утром вы отправитесь во дворец князя. Конечно, там и постели помягче, и еда получше, но в деревне тоже совсем неплохо. И клопов нет, не то что в городе. А ещё там есть одна женщина… Oна держит пруд с сомами. Выбираете одного, они его ловят, топая и хлопая, раз-два! – и на вашем подносе уже горячая сомятина!

Похоже, Вану-Мулу очень хотелось там переночевать. Шулень бы не удивилась, если та женщина предлагала усталым возчикам не только сомятину. Начали сгущаться сумерки. Ван-Мул затянул какую-то похабную деревенскую песенку, а Шулень поудобнее устроилась на мешках и попыталась уснуть.

Они остановились у реки напоить лошадь, после чего продолжили путь. Быстро темнело, поднимался ночной ветер. Они слышали, как он шелестит листвой на верхушках деревьев. Однако в самой глубине леса было прохладно и тихо. Даже слишком тихо, по мнению Шулень. Она резко выпрямилась. Внезапно раздался крик, повозка вильнула в сторону и опрокинулась. Ван-Мул упал. Шулень отбросила придавившие её мешки и выскочила наружу.

Из густых папоротников выступили мужчины, одетые во всё чёрное. В руках у них были дубины и ножи. Они окружили Шулень. Их было слишком много для неё одной. Она ударила одного в горло, поймала чьё-то запястье и сломала его о колено. По-видимому, они не слишком сильны в боевых искуствах.

Нащупав рукоятку меча, Шулень выхватила его из ножен, сразу почувствовав себя уверенно. «Ну, сейчас я вас…» Нападавшие отступили, словно шакалы без вожака. Она же прижалась спиной к опрокинутому возку.

– Ну же! Смелее! – крикнула Шулень.

– Сейчас, – осклабился один и поднял голову.

Упала сеть, накрыв то место, где стояла воительница. Она посмотрела вверх слишком поздно. Завоняло рыбой. Сеть была толстой, грубой и очень прочной. Шулень махнула мечом, но толку от этого не было, как и от других её судорожных движений. Заверещал схваченный Ван-Мул. К Шулень подошёл один из мужчин и ударил её дубинкой.

Она провалилась в темноту.

Похороны более хлопотное дело, чем рождение. Так думал господин Тэ, глядя на тело своего отца, которое двое слуг, нервничая, обряжали в похоронный халат. Всё происходило в маленькой отцовской библиотеке: три комнаты по сторонам квадратного дворика, с южной стороны ограниченного высокой стеной.

Дворик вымощен был красным кирпичом, несколько цветочных клумб распространяли сладкий, тяжёлый аромат. В стенных нишах стояли фонари в форме стеклянных вееров, персиков или расписных ваз. Теперь они были потушены.

Господин Тэ смотрел на тело отца. Похоронная одежда была сложена в аккуратные стопки. Слуги брали вещи и одну за другой надевали на труп: халат, шляпу, туфли. В общем, всё, что подобает Князю Первой Ступени Императорской Фамилии маньчжурской династии Цин.

Он с досадой поднялся, отгоняя слуг:

– Эй, вы! Побольше уважения! Ведь это сын самого императора!

И самолично принялся складывать руки отца. Прошло немало времени, прежде чем он остался доволен. Слуги не смели приблизиться, пока он жестом не подозвал их.

– Теперь поднимайте его. Но будьте почтительны!

Те благоговейно перенесли тело старого князя Тэ во внутренний гроб, устеленный соломой и благовонными травами, препятствующими распаду.

– Желаете, чтобы гроб остался открытым, господин? – с поклоном спросил пухлый и угодливый мастер похоронных дел.