Елизавета Дворецкая - Тайна древлянской княгини

Зато Витонег Домагостич, младший брат Велема и старший из мужчин воеводской семьи, оставшийся дома, не растерялся – первые набеги из-за моря он пережил еще в детстве. За тыном возле моста через Ладожку дожидалась заранее приготовленная телега, набитая всякой горючей дрянью – старой соломой, древесным мусором, и все это было щедро полито смолой. Видя, что битва скоро будет проиграна и надо отступать, Витонег приказал вытолкать телегу к мосту и поджечь. Ладожане, повинуясь звуку рога, бежали через мост назад к крепости, над мостом поднимался черный душный дым. Битва продолжалась и на мосту, и за мостом, но теперь своим помогали лучники, оставленные на стене крепости. С потерями, но все же ладожанам удалось оторваться; горящая и чадящая телега преградила основному войску урман путь через мост, а тем временем ладожское войско, в полном беспорядке отступая, втянулось в крепость, ворота закрылись.

И тут хлынул дождь, заливая глаза и ухудшая обзор тем, у кого он и так из-за шлема был не лучший. Дождем залило и погасило телегу, и урмане сбросили ее с моста. Некоторые дворы за рекой, подожженные пришельцами и начавшие было дымить, тоже погасли. Тянуло мокрым запахом гари и дыма.

Ладожская крепость была невелика и отрезала конец мыса над впадением Ладожки в Волхов. С двух сторон ее защищали крутые берега, вдоль которых тянулся частокол, а с третьей, со стороны берега, – каменная стена, сложенная из серовато-белых известняковых плит. В этой же стене имелись ворота с деревянной башней.

Со времени постройки крепости сам Рерик жил там же – в просторном доме, вмещавшем челядь, семью и дружину. Когда вождя на носилках из двух щитов и копий принесли в крепость, навстречу, прямо под ливень, выбежали обе его внучки – Утушка и Малова, вместе с другими женщинами наблюдавшие битву со стены. Они уже услышали, что Рерик убит, и встретили его горестными воплями, но телохранители замахали свободными руками, давая понять, что все еще не так безнадежно. Раненого уложили в доме, немедленно прибежала Льдиса Вологоровна, одна из лучших знахарок, а все нужное для перевязок женщины заготовили заранее на все войско.

Рана оказалась не очень глубока – на Рерике была кольчуга, которая хоть и не устояла под прямым ударом копья, все же ослабила напор клинка. У него было сломано два ребра, но сердце и легкие остались не задеты. Льдиса возилась долго – промывала рану отварами очищающих и заживляющих трав, перевязывала, шептала заговоры то по-словенски, то по-варяжски. В это время весь дом был уже полон женщин, занимающихся тем же – раненых хватало. Все, не исключая и Предславу, перевязывали, поили, успокаивали; у всех на засученных рукавах и белых льняных подолах тревожно краснели пятна свежей крови. В стороне под стеной лежало четыре тела – тех, кого успели донести живыми, но кто скончался уже в крепости. Воята, мокрый насквозь, с кровоточащей ссадиной на подбородке, с кровавым пятном на груди под ключицей, носился по крепости, отбирая и расставляя уцелевших на стене. Рерик заранее предупреждал, что урмане могут иметь опыт взятия крепостей – причем таких, по сравнению с которыми ладожская просто смешна. Но пока ничего похожего не наблюдалось – пришельцы отступили назад за мост и, насколько было видно, оставались поблизости, на другом берегу Ладожки. Ища спасения от вставшего сплошной стеной дождя, они кинулись под защиту построек, больше не пытаясь их поджигать. Но все же они захватывали дома только за Ладожкой: не зная точно, сколько людей осталось в крепости и насколько они еще способны сопротивляться, халогаландцы опасались вылазки и не решались переходить мост, что затруднило бы им отступление к своим. Вокруг моста и за ним под дождем осталось немало мертвых тел – как словен и здешних варягов, так и урманов.

Первую битву ладожане проиграли и оказались заперты в крепости. Но весть о том, что Рерик только ранен, несколько подбодрила ладожан. Старейшины, заранее вместе с родичами перебравшиеся в крепость, приходили к нему – проведать и обсудить, что делать дальше, – но Утушка никого не пустила: дескать, раненый заснул и его нельзя тревожить. И вид она при этом имела столь решительный, что Селинег, Синеберн, Добробой и Радобож не посмели спорить с молодой женщиной.

– Сходи ты посмотри, как он там, – предложил Витонег Предславе, своей племяннице. – Живой еще? А то как же мы совсем без князя будем?

– Надо совет собирать, к этим посылать! – Радобож, с перевязанной рукой, кивнул в сторону Ладожки. – Не сидеть же здесь, пока воевода Велем не вернется!

На самом деле Рерик не спал. Он был очень слаб, рана болела, но не от этой боли и не от усталости битвы немолодой вождь чувствовал себя почти мертвым. Перед глазами у него стоял взгляд человека, который нанес ему эту рану, – прямой, твердый, равнодушный и холодный. Хельги прекрасно знал, кто перед ним. И бестрепетной рукой намеревался всадить копье в сердце своего отца, глядя ему в глаза. Он так и стоял перед мысленным взором Рерика – среднего роста, крепкий, в кожаной рубахе с неровным подолом. Его лицо было прикрыто шлемом с полумаской, позволявшей увидеть только небольшую рыжеватую бородку и эти холодные глаза – как две стеклянные серо-зеленые бусины. Теперь Рерик вспомнил, что Хельги унаследовал эти глаза от матери. Таким он узнал наконец своего младшего сына, о котором почти не думал около пятнадцати лет. И хотя Рерик осознавал, что лежит в собственном доме, что от врага его отделяют крепкие стены, построенные под его собственным руководством – покоя не было ни на миг, ему все время казалось, что безжалостный мститель, его родной сын, где-то совсем рядом, на расстоянии протянутой руки. Вернее, копейного древка. Закрывая глаза, Рерик снова видел перед собой этот безжалостный взгляд. И знал: Хельги придет снова. Он не удовольствуется достигнутым, не станет мириться с отцом, которому нанес тяжелую рану. Его успокоит только смерть Рерика. И Рерик не чувствовал в себе сил противиться судьбе. Один его сын убит, а второй желает ему смерти – на что он может опереться? Именно сейчас, когда близилась старость, он вдруг остался безо всякой поддержки и лежал, как подрубленное дерево, еще живое, но уже сохнущее и готовое увянуть.

А в его гриде, помещении для гостей и дружины, стоял неумолчный гул, временами переходящий в крик и горячий спор. Здесь было не протолкнуться: здоровые и раненые, ладожские старейшины, ярловы хирдманы и торговые гости сидели на скамьях и на полу, ожидая неизвестно чего и обсуждая, как теперь быть. Предлагали снова послать за помощью на юг, в Словенск; надеялись на возвращение воеводы Велема, но понимали, что он едва ли успеет: Словенск ведь далеко, а враг близко, за мостом. От этого казалось, что и сам белый свет, мир живых, кончается за Ладожкой, что знакомая река, давшая основание вику Альдейгье, вдруг превратилась в Забыть-реку, границу мира мертвых, в котором правит он – Змей-С-Моря, Ящер, Кощный Владыка, Нидхёгг.