Джо Аберкромби - Полмира

– Я думала, что ты сюда не дойдешь.

И она продела руку в щитовые ремни и подхватила деревянный меч.

– А я думал, тебя камнями раздавили, – парировал Бранд.

– А это никогда не поздно успеть, – подал голос отец Ярви.

Ральф пихнул Бранда между лопаток, и тот, путаясь в ногах, вылетел на площадку.

– Ну давай, парень, покажи, на что ты способен.

Бранд никогда остротой ума не отличался, а сейчас, после выпивки, и вовсе нещадно медлил, но суть уловил верно. Он даже умудрился дойти до стойки с тренировочным оружием по прямой и почти не шатаясь, взял меч и щит, спиной чувствуя холодный оценивающий взгляд королевы. Лайтлин подмечала каждое его движение.

Колючка уже встала на позицию.

– Ну и видок у тебя, – пробормотала она.

Бранд оглядел рубаху, мокрую и кое-где, увы, заблеванную, и согласно кивнул:

– Не лучший, ага.

Усмешечка на лице Колючки превратилась в гадкую улыбочку:

– А кто мне все уши прожужжал: мол, вернусь из похода богачом, а?

Вот это сейчас обидно было.

– Я не пошел в поход.

– Струсил, что ль? Никогда бы не подумала на тебя!

А вот это еще обиднее было. Она всегда знала, как достать его.

– Нет. Меня не взяли, – прорычал он.

Колючка расхохоталась – видно, выпендривалась перед королевой. А что, она ж все время распространялась насчет того, какая та замечательная и потрясающая.

– А я-то! Я-то чуть от зависти не померла, думала, щас увижу прославленного героя, и что? Смотрю – а передо мной пьяный нищий парнишка стоит-шатается! Ха!

Бранда словно изнутри холодной водой окатили – и он протрезвел быстрее, чем если бы из ведра в лицо плеснули. Он нищий, да. И потому-то ему так обидно.

А Колючка все хихикала – как же, уела врага!

– Ты всегда был идиотом! Хуннан лишил меня места на корабле, а ты-то как свое проворонил?

Бранд бы с огромным удовольствием рассказал, как он потерял место. С огромным удовольствием он бы проорал это ей в лицо. Вот только нужных слов не нашлось, потому что из груди его вырвался звериный рык, и становился он громче и громче, пока не загудела от него и грудь, и самый зал вокруг, и он оскалился и стиснул зубы так, что казалось, еще чуть-чуть – и они раскрошатся. А Колючка подняла щит и мрачно глядела на него поверх кромки – как на безумца. А может, он и вправду сошел с ума.

– Начали! – гаркнул Ральф.

И Бранд бросился на нее, отбил ее меч, ударил в щит так, что щепки полетели. Она извернулась, и как быстро, она всегда двигалась быстро, змеища, отскочила, чтоб удобнее замахнуться, – но в этот раз он не сомневался.

Удар пришелся в плечо, но он его почти не почувствовал, заорал и пошел вперед, мутузя ее и так и эдак, а она отступала, спотыкаясь, щиты скрипели друг о друга, и он чуть над полом ее не поднял, когда Колючка запнулась за веревку и со всей дури впечаталась спиной в стену. Она попыталась вывернуться и освободить меч, но он жестко держал его над плечом, а потом ухватился левой за ее щит и с силой дернул вниз. Они сошлись слишком близко, чтобы биться мечами, и он отбросил свой деревянный клинок и принялся месить ее как тесто, вымещая на Колючке весь свой гнев и разочарование, словно бы перед ним был Хуннан, или Ярви, или эти так называемые друзья, которые так выгодно для себя промолчали и украли его мечты и его будущее.

Он ударил ее в ребра, и она застонала, он ударил еще, и она согнулась пополам, глаза полезли из орбит, он ударил еще, и она с грохотом рухнула на пол, кашляя. И блеванула ему на ноги. Он бы ей еще и пинков навешал, но Ральф зажал локтем его шею и отволок в сторону:

– Довольно.

– Ага, – пробормотал он, обмякая. – Более чем.

И стряхнул щит с руки, и разом нахлынул ужас: что ж я сделал-то?! Гордиться тут было нечем, он прекрасно знал, каково это, когда тебя так отделали на тренировке. Может, он все-таки еще что-нибудь от отца унаследовал. Во всяком случае, сейчас он точно не пребывал в свете, нет, не пребывал от слова совсем.

Королева Лайтлин горько вздохнула, Колючка все еще перхала и сплевывала. Королева развернулась на своем высоком табурете:

– Долго же я тебя ждала…

И только тут Бранд заметил, что за поединком наблюдает кто-то еще – кто-то, кто примостился в темном уголке, совершенно невидимый в своем плаще из лоскутов всех цветов серого.

– Я прихожу в час нужды. Или когда меня меньше всего ожидают.

Голос из-под капюшона принадлежал женщине. Какой странный акцент…

– Или когда я очень голодна.

– Ты видела это? – спросил Ярви.

– Сомнительная честь, но да, видела.

– И что скажешь?

– Она – дура несчастная. В сердце пусто, там только гнев и гордыня. Она самоуверенна – и в то же время не верит в себя. Она себя не знает, совсем.

И женщина в тени сдвинула капюшон. Оказалось, у нее черная кожа, лицо изможденное, словно она и впрямь месяцами голодала. Волосы стрижены коротко, топорщатся седоватой гривкой. Незнакомка запустила в ноздрю длинный указательный палец, долго ковырялась, придирчиво оглядела вытащенное, а потом отщелкнула в сторону.

– Короче. Девка – глупая. Пень пнем. И даже хуже. Пни – они обычно тихонько себе гниют, а от этой дуры – сплошной вред.

– Я все слышала, – прошипела Колючка, как раз пытавшаяся встать на четвереньки.

– Вот и лежи там, куда тебя пьяный мальчишка уложил, – и женщина улыбнулась Бранду, как акула – сплошные зубы во рту, аж страшно. – А он мне нравится, хм. Смазливый и отчаянный. Прям как я люблю.

– Ну а она на что-нибудь сгодится? Можно с ней что-то сделать? – поинтересовался Ярви.

– Сделать-то можно, вопрос, какой ценой.

И женщина отлепилась от стенки. Странная у нее походка была – она покачивалась, дергалась и извивалась, словно танцуя под слышную одной ей музыку.

– Сколько вы мне заплатите, чтобы я занялась ее бесполезной тушкой? Вот в чем вопрос. И потом, ты и так у меня в долгу.

И длинная рука выдернула из-под плаща какую-то штуку и протянула королеве.

Это была шкатулка размером с голову ребенка – темная, идеальной квадратной формы, с гравированной золотом надписью на крышке. Бранд понял, что не может оторвать глаз от этой странной вещи. Пришлось буквально одернуть себя – так хотелось подойти и посмотреть поближе. Колючка тоже таращилась. И Ральф. И королевины трэли. Так смотрят на жуткую смертельную рану – вроде как ужас, но глаз не отвести. Никто из них, естественно, не умел читать, но тут не нужно быть служителем, чтобы понять: это эльфийские буквы. Эти письмена начертали задолго до Божьего Разрушения.

Отец Ярви тяжело сглотнул, протянул к шкатулке больную руку и единственным пальцем осторожно поддел крышку. Та откинулась. То, что там лежало, испускало бледный свет. В этом свете тени на лице служителя, казалось, залегли еще глубже, когда он изумленно приоткрыл рот. Этот свет отразился в расширенных от изумления глазах королевы Лайтлин – а Бранд-то думал, что эту женщину ничем не удивить…