Джо Аберкромби - Полмира

Тут она злорадно оскалилась:

– Правда, Атиль слишком стар, слаб и болен. Он не сможет вступить в бой. Без сомнения, таково наказание Единого Бога за вероломство.

Лайтлин покосилась на Ярви, и служитель незаметно кивнул.

– Атиль выслал меня вместо себя, – сказала она, и сердце Колючки, и без того часто бившееся, заколотилось о ребра. – Вызов королю – это вызов и королеве.

Мать Исриун презрительно рассмеялась:

– И ты сразишься с Крушителем Мечей, позолоченная королева?

Лайтлин оскалилась:

– Ты, верно, забыла, детка. Королева не сражается. Вместо меня на бой выйдет мой Избранный Щит.

И тут на Колючку снизошло страшное спокойствие, и на ее скрытом капюшоном лице расцвела улыбка.

– Это жульничество! – тявкнула Исриун – теперь она уже не улыбалась.

– Это закон, – отрезал Ярви. – Служитель короля обязан знать его. Вы вызвали нас на бой. Мы приняли вызов.

Горм отмахнулся огромной лапищей, словно от надоедливой мухи:

– Жульничество это или по закону, мне все равно. Я выйду против любого, – в голосе звучала скука. – Показывай свого поединщика, Лайтлин, и завтра на рассвете мы встретимся на этом поле, и я убью его, и сокрушу его меч, и повешу его навершие на мою цепь.

И он обвел глазами войско Гетланда.

– Однако твой Избранный Щит должен знать, что Матерь Война дохнула на меня в колыбели, и предсказано, что не дано мужу убить меня.

Лайтлин изогнула губы в ледяной улыбке, и тут все щелкнуло, как детали в замке, и стало на место, и замысел богов в отношении Колючки Бату стал очевиден.

– Мой Избранный Щит – не муж.

Настало время обнажить меч. Колючка сорвала и отбросила плащ. В гробовом молчании воины Гетланда расступились, и она тронула своего коня и поехала между ними, не сводя глаз с короля Ванстерланда.

И когда он увидел ее, лоб его прорезала глубокая складка.

– Гром-гиль-Горм, – тихо сказала она, поравняв коня с Ярви и королевой. – Крушитель Мечей.

Конь матери Исриун шарахнулся в сторону.

– Творитель Сирот.

И Колючка придержала лошадь рядом с ним, и на его хмурое лицо пал отсвет яростного алого света ее эльфийского браслета. А она нагнулась к нему и прошептала:

– Тебе конец.

Потом они некоторое время лежали, не шевелясь. Ее волосы щекотали лицо, ребра упирались в его ребра с каждым жарким вдохом. Она поцеловала его открытый рот, потерлась носом о щеку, а он лежал и не шевелился. Она соскользнула с него, вытянулась рядом с довольным ворчанием, и он лежал и не шевелился. И он прижалась к нему, положила голову на плечо, и дыхание ее замедлялось, замедлялось, замедлялось, а он лежал и не шевелился.

Наверное, он должен был держать ее крепко, как скряга держится за свое золото, досуха выжать каждый миг, пока они еще вместе.

Но Бранд… не мог. Ему было муторно и погано на душе. А еще он боялся. И ее потная кожа липла к его, и жар ее тела душил, и он вывернулся из ее объятий и встал, запутался в темноте головой в пологе, с проклятиями захлопал ладонью и отбросил его. Полог захлопал и обвис, покачиваясь.

– Ты решил наказать мой шатер за недостойное поведение? – донесся до него ее голос.

Ее скрывала темнота. Только на плече отражался полумесяц света – видно, она приподнялась на локте. Глаза блестят. И золото в волосах.

– Значит, ты с ним сразишься?

– Ну да.

– С Гром-гиль-Гормом.

– Разве что он устрашится и не явится.

– С Крушителем Мечей. Творителем Сирот.

Имена тяжко падали в глухую темноту. Имена, от которых у самых великих воинов поджилки тряслись. Имена, которыми матери пугали непослушных детей.

– Сколько раз он выходил на поединки?

– Говорят, раз двадцать.

– А ты?

– Ты знаешь, сколько, Бранд.

– Знаю. Нисколько.

– Ну, примерно.

– Сколько людей он убил?

– Кладбища полны ими.

Теперь ее голос звучал сурово, и на одеяло падал злой красный отблеск браслета.

– Больше, чем кто-либо на море Осколков.

– Сколько наверший мечей у него болтается на цепи? Сотня? Две сотни?

– И среди них то, что принадлежало моему отцу.

– Хочешь пойти по его стопам?

Браслет вспыхнул сильнее, осветил сердитые складки у губ.

– Ну, раз ты спросил, отвечу. Я собираюсь убить этого здоровенного ублюдка и бросить его труп воронам.

Повисло молчание, снаружи кто-то прошел с факелом, рыжий свет осветил Колючкину щеку, на щеке проступил шрам в форме звездочки. Бранд опустился на колени, лицом к лицу с ней:

– Мы можем уехать.

– Нет. Не можем.

– Отец Ярви. Это он подбил тебя на это. Это все обман, мошенничество чистой воды. Как с этим отравителем в Ялетофте. Это его хитрый план…

– А хоть бы и так? Я не ребенок, Бранд, я все понимаю. Я дала клятву отцу Ярви. И королеве. И я прекрасно понимала, что к чему. Я знала, что должна буду выйти на поединок. Я знала, что могу умереть, защищая ее.

– Если поедем верхами, к утру будем уже в десяти милях отсюда.

Она сердито отпинала одеяло и опрокинулась на спину, закрыв руками лицо.

– Мы не сбежим, Бранд. Ни ты, ни я. Я сказала Горму, что ему пришел конец. Все очень расстроятся, если я не явлюсь, как ты считаешь?

– Мы можем поехать на юг, в Тровенланд. Наняться на корабль, поплыть вниз по Священной. В Первогород. Виалина приютит нас. Ради всех богов, Колючка, он же Крушитель Мечей…

– Бранд, хватит! – рявкнула она, да так неожиданно, что он отшатнулся. – Думаешь, я всего этого не знаю? Думаешь, у меня в голове все это не крутится, как чертов осиный рой? Думаешь, я не знаю, что по всему лагерю люди сидят, задают себе те же самые вопросы – и получают те же самые ответы?

И она наклонилась вперед, блеснув глазами:

– Я скажу, что ты можешь для меня сделать, Бранд. Ты можешь стать единственным человеком в лагере, который думает, что я выиграю. Или просто притвориться, что так думает. Это не твой выбор, а мой. Я его сделала. А ты выбирай – хочешь ты стать со мной плечом к плечу или нет.

Он стоял на коленях и моргал, словно ему только что залепили пощечину. Затем он сделал длинный вздох, и выдохнул.

– Я всегда буду рядом. Буду стоять плечом к плечу с тобой. Всегда.

– Я знаю. Просто это я должна сегодня бояться.

– Прости.

И он протянул руку и дотронулся в темноте до ее лица, и она прижалась щекой к его ладони.

– Просто… Мы так долго к этому шли. Я не хочу тебя терять.

– А я не хочу теряться. Но ты же знаешь – именно для этого я и рождена.

– Если кто и победит его, так это ты.

Еще б поверить в это…

– Я знаю. Но у меня не слишком много времени.

И она взяла его за запястье и потянула в постель.

– И я не хочу потратить его на разговоры.

Бранд сидел с Колючкиным мечом на коленях и полировал его.

Он отполировал его до зеркального блеска, от рукояти до блестящего кончика. Звезды погасли, и небо посветлело, и Матерь Солнце поднялась из-за Амонова Зуба. Сталь сверкает. Клинок наточен. Но он водил и водил по нему тряпицей, бормоча молитвы Матери Войне. Точнее, он бормотал одно и то же, одно и то же: