Андрей Посняков - Кремль 2222. Коломна

Сгон тоже лишь хмыкнул, да махнул рукой, проверяя захваченные с собою харчи – в караул даже ночью еда полагалась, так и называлась – «ночные». Нынче был пирог с дичью, большой – на всех, и крынка ягодного киселя.

– Лучше б браги плеснули, – шурша соломой, хмыкнул Рат. – А то – кисель. Ах, ну да – с нами-то совсем еще дети.

Десятник поиграл желваками:

– Скажи спасибо, что хоть киселя дали… да пищали есть. А ну как стрелами бы при нужде отбиваться пришлось?

А вот это был выпад, явный выпад в сторону Ратибора. Именно это покойная матушка, смеясь, именовала «гнусными инсинуациями». Надо сказать, Рат, хоть и считался вполне достойным бойцом, однако далеко не все в воинском искусстве давалось ему сполна. Да – клинковый бой, да – огненная стрельба, да – рукопашная, но вот если говорить о луке и стрелах – увы! Хоть ты тресни, а никак не удавалось парню наловчиться четко держать тетиву, рассчитывать угол полета стрелы, делать поправку на ветер. Недоставало не то чтоб хотения – терпенья, скорее. Впрочем, в двадцать лет хорошим лучником в башнях еще не становился никто.

Именно поэтому молодые воины всегда брали с собой огнестрелы, именно потому Ратибор сегодня в засаде воспользовался пищалью, предпочитая лучше прогреметь на весь лес, чем промазать. А ведь стрелой наверняка промазал бы.

Покривив губы, Сгон собрался было еще что-то сказать, вероятно, что-нибудь обидное и уничижительное, чтобы подчеркнуть свое старшинство, но почему-то раздумал, махнул рукой, да ушел в свою караульню – бывшую каморку пономаря, расположенную тут же, рядом. Здесь, на звоннице, все было рядом. Как и в Кремле, вернее – в башнях: Кремля, как такового, уже не было, остались одни развалины и название.

– Не спишь еще? – сверху, с площадки, заглянул в люк караульный Крот. Или Тимофей – Ратибор эту «мелочь» путал.

– Что такое? – немедленно высунулся из своей каморки Сгон.

Рат заспанно потянулся:

– Ну да – что? И зачем это я вам понадобился?

А! Верно, не знаете, как пищаль зарядить?

– Они и так заряжены, – обиделся часовой, – тут дядька Поликарп приходил…

– Полика-а-арп?! – Сгон удивленно раскрыл рот.

– Велел сообщить – на коже дикаря яд оказался. Именно так и сказал – а уж какой там был дикарь, того я не ведаю.

– Зато мы ведаем… – старшой раздраженно цыкнул на часового: – А ну живо на пост! Ишь, разговорился.

Караульщик моментально убрался, скрылся в своей каморке и Сгон, лишь разбуженный Ратибор все никак не мог уснуть, все рассуждал, думал. Воевода Твердислав, хоть и считался непомерно суровым, однако человеком был совестливым, честным: вот и не поленился адъютанта послать, как только пришла весточка от волхвов – о яде. Значит, все-таки не от кровопотерь умер дикарь нео, значит…

– Не спишь, Ратиборе?

Выглянувший из каморки старшой осведомился шепотом, на этот раз – без тени чувства собственного превосходства в голосе. Ну, он иногда и нормальным парнем был и вел себя соответствующе, только в последнее время все реже и реже. А вот сейчас неожиданно предложил по-дружески хлебнуть киселя. Рат и не отказался, все равно не спится. Оба уселись за грубо сколоченный стол в углу, зажгли свечку – такие делали семеновские девчонки. Невесты, жены потенциальные, да.

– Значит, яд, – сделав глоток, тихо промолвил Сгон. – Видно, дикарь протискивался сквозь заросли белладонны или волчьих ягод.

Ратибор нахмурился:

– Хорошо, если так. А если его специально намазали? Чтоб при малейшем ранении сдох, чтоб ничего не рассказал, даже под самыми страшными пытками. А это что значит?

Откуда-то сверху, снаружи, донесся отдаленный звон колокола.

– На Грановитой башне бьют, – покивал старшой. – Буди своего напарничка – время.

Волхвы тоже по ночам не дремали, выставляли дежурных, отбивали каждый час, сверяясь с каким-то хитрым прибором, купленным у маркитантов за изрядное количество старинных золотых монет, случайно найденных при ремонте Спасской башни. Назывался прибор красиво – хронометр.

Наверху было холодно и звездно. Налетевший ветер разогнал собравшиеся к вечеру облака и вот теперь пытался раскачать колокол, – да не хватало сил на такого гиганта.

Сменив молодых, Ратибор и Легоша уселись по разные стороны от колокола и принялись слушать ночь. Вообще-то, думать при этом о чем-то постороннем по «караульному наставлению» не полагалось, но все равно – думалось. Особенно сейчас, после сообщения Поликарпа. Ну, а как не думать, когда дело касалось всех? Ведь все, что случилось, означало, что у нео появился очень умный вожак. И этот умник что-то задумал, что-то нехорошее – недаром же послал соглядатая… Может быть, он даже сговорился с тем ходячим пнем? Не, с пнем – не должен бы, лесовеки дикарей не жалуют, они вообще никого живого не жалуют, только мертвых.

Именно здесь, по сути, посередине Кремля, лучше всего слышались все шепоты ночи. Ветер обычно дул с севера, башни же располагались южнее.

Рат прислушался: вот где-то на болотах, за рекой, истошно вскрикнул кулик. Вслед ему закричала выпь, послышался довольный рык рыси и волчий вой. А чуть к западу, со стороны большого, поросшего редколесьем холма удивительно правильной формы, донеслось кукование кукушки.

Все ночные звуки были обыденными, привычными – не слышалось никаких необычных воплей, ни – зычных возгласов: «Не надоело?!». Так обычно перекрикивались в караулах часовые варваров нео, по дурости забывая, что ночью звук слышен куда дальше, нежели днем. Именно на этом дикари частенько ловились – соберутся напасть, проберутся в сумерках к ближайшему лесу, – а оттуда их уже хорошо слышно. Голосят ведь, чудушки, свое «не надоело-о-о-о» на всю округу.

Правда, нападают они обычно – зимой, в холода. Реки и болота замерзают – любой твари все дороги открыты. Летом же, да и сейчас тоже, никаких дорог нет, одни болотные тропы – проводник Ратибор знал это, как никто другой. Зима – пора для битв, для обороны, лето же создано для того, чтобы спокойно копить силы, строить, собирать урожай. Однако и в теплые времена тоже нужно было держать ухо востро – бывало, пробивалась откуда ни возьмись какая-нибудь бродячая шайка. Нападали на башни, но осаду долго не вели – когда нечего становилось жрать, уходили, несолоно хлебавши.

Чу!

Подойдя сзади, напарник легонько хлопнул товарища по плечу и показал на тот самый холм, где куковала кукушка. Теперь там, хорошо заметная в темноте, горела маленькая красная искорка. Костер?!

– Не думаю, что костер, – поднявшись на смотровую площадку, недоверчиво прошептал старшой – Сгон. – Там же красное Поле, забыли? Оно и сверкает отблесками – вон, лунища-то.

От Сгона как-то странно пахло… синей осокой – росла на болотах такая… как раз у того участка, где корчевали нынче, и росла. Так что ничего удивительного…