Array Коллектив авторов - Фантасофия. Выпуск 5. Фэнтези и Магический реализм

Но к вечеру облегчение сменилось печалью. Без ужасающей гостьи дом словно опустел. Теперь Крокобяке казалось, что не такая уж она безобразная, эта Любовь. Вот бы она снова сидела напротив за столом или бродила по саду и пела. Как будет ночью тихо без ее песен!

Но тут отворилась дверь, и в дом снова вошла Любовь.

– Ах! – вскрикнула Крокобяка. – Ты вернулась! Я напеку вафли, и мы будем пить чай. Не покидай меня больше!

– Я никогда тебя не покину, – ответила ужасная гостья, но в этот раз Крокобяка не испугалась.

Жила на свете женщина, и не было у нее детей. Взяла она полено, в одеяло его завернула и всю ночь в люльке укачивала, а на утро обернулось полено маленькой девочкой, неказистой и некрасивой. Но женщина и такому дитенку обрадовалась и назвала девочку Поленицей.

Долго ли, коротко росла Поленица, но вот пришла пора ей уж и взрослую поневу ткать. А была Поленица хоть некрасива и неуклюжа, точно полено, зато на редкость умна и в рукоделье старательна. Ходили парни мимо, приглядывались: лицом непригожа выйдет жена, зато хозяйственна. Только сидела Поленица дома и за ворота не шла, в игры не вступала, не знала, для чего это потребно. Молчало в ней сердце деревянное.

Звали ее на посиделки, но Поленице милей было дома, рядом с матушкой. Так вот лето за летом, зима за зимою, и оказались все детские подруженьки мужатыми, а Поленица одна безмужатой. Молчало в ней сердце деревянное, только разум-то у Поленицы был на зависть, догадалась она, что не такова, как все вокруг. Стала к матушке с вопросами подступаться. Та всю правду доченьке и открыла, повинилась, так мол и так, жила одна-одинешенька, вот себе доченьку из полена и сотворила.

Призадумалась Поленица, да и пошла вон со двора, по свету странствовать, человека искать, который разбудит ее сердце деревянное, в человеческое превратит.

Долго ли, коротко шла Поленица, только пришла она на ярмарку, стала людей спрашивать, как ей сердце деревянное в человеческое превратить. Протолкался к ней торговец, немолодой да ласковый, сказал:

– Помогу я твоей беде, дома у меня жена любимая, кому ж знать о любви, как не мне.

Говорил он ей речи ласковые, улыбался по-доброму, да Поленица ему не верила, молчало в ней сердце деревянное. А разум все нашептывал: коли он жену любит, как же тебе речи ласковые говорит, лжа все, нет любви на свете.

И пошла Поленница дальше, повстречала в лесу охотника молодого, рассказала о своей беде.

– Помогу я тебе, – молвил охотник пригожий, – я молод, и сердце у меня горячее, кому ж знать о любви, как не мне.

Говорил он ей речи ласковые, улыбался по-доброму, да Поленица ему не поверила, молчало в ней сердце деревянное. А разум все нашептывал: он молод да пригож, а я неладна, будто полено, зачем же он речи ласковые говорит, не иначе как смеется над тобой, лжа все, нет любви на свете.

И пошла дальше Поленица, повстречала в лесу дровосека, рассказала ему о своей беде.

– Значит, хочешь, чтобы сердце твое запылало, как у людей влюбленных горит? – спросил ее дровосек, – Верно ли ты этого хочешь, девица?

– Хочу, – сказала ему Поленица, – сил нету больше жить мне с мертвым сердцем.

– Помогу я твоей беде, – отвечал ей дровосек, – Коли хочешь, помогу, да потом не жалуйся.

Одним махом разрубил он Поленицу и в костер покидал.

Ох, и запылало тогда сердце деревянное!

Я зашёл в харчевню, устроенную в гроте. За дальним столом, в углу, подсел к мужчине, с которым накануне договорился о встрече.

– Да, сэр, – начал он, покашляв скромно в кулак. – Можно, я буду называть вас так? Это будет для вас несколько романтично, а для меня… Я всех называю сэром…

– Я россиянин. Мы как-то не привыкли к такому обращению. Да ладно, нет проблем! Называйте. Я вас пойму.

– Да, сэр, в нашей харчевне можно встретить моряков со всего света. Казалось бы, что особого в стенах этого грота? Чем замечательны эти столы? Но в них романтика приморской жизни! Посмотрите, какой вокруг народ. Это моряки. Бывалый люд. Они ходят по полу харчевни, как по палубе большого океанского корабля. В клешах. Колени полусогнуты. На них широкие ремни с бляхами, которые чуть что – пойдут в ход! Этих людей обкатали штормовые волны, закалила беспрерывная зыбь. Им сам чёрт не страшен. Тьфу-тьфу, не будь он помянут в недобрый час. Здесь Восток, сэр. Вы услышите самые невероятные легенды. Но… за плату. Совсем небольшую, сэр. За скромное угощение я украшу вам вечер занимательной историей. Вернее, легендой. Но всё в ней правда, сэр!

Мой собеседник, смуглый худой араб, лысый, в очках, курчавый, смущённо развёл руками. У него лицо бывалого человека. Он как местное дерево, закрепившееся в родной почве, врос в эту харчевню. Он её завсегдатай, хотя в кармане у него всегда гуляет ветер. Араб рассказывает туристам, таким, как я, какую-нибудь занимательную историю. За это получает гонорар в виде угощения. Кстати, мне такой способ публикации своих произведений кажется вполне нормальным. Реакция слушателя налицо – понравился рассказ или нет. По ходу повествования можно увеличивать или уменьшать давление на слушателя, интригуя всё больше. Но я не о том…

Режиссёр «Госфильма» попросил меня написать сценарий. Какой-нибудь сценарий на восточную тему, ибо в последнее время, по его мнению, был спрос именно на фильмы с восточным колоритом. Я поехал по туристической путёвке в одну из ближневосточных стран. Говорят, что там в некоторых приморских харчевнях можно найти сказителей, сочиняющих необыкновенно красочные истории. Один из них сидел передо мной. Вчера он был занят тем, что рассказывал эту историю другому, который, очевидно, тоже был, как и я, охотник до фольклора.

Подошёл молодой толстый бармен. Я заказал пиво и бифштексы. Бармен показал поднятой рукой, что всё будет «о’кей», улыбнулся, обнажив золотой зуб, и удалился.

– Жил, сэр, в нашем портовом городе старик Анвар, – начал араб, с удовольствием опустошив кружку пива и приступая к бифштексу. – Всё он имел: и хижину, и семью. Аллах дал ему двух сыновей, Фоата и Ильгиза. Всю жизнь старик провёл в постах и молитвах. И благодаря скромной, многотерпеливой жизни дожил до глубокой старости. Перед смертью он позвал сыновей к себе проститься.

«Ничего я не нажил, – сказал он голосом, который, казалось, раздаётся уже из потустороннего мира. – Но главное богатство я всё же имел: вот эти руки и честность. Руки меня кормили. А честность поддерживала в моём здоровом теле здоровый дух. Я спокойно спал. Это немало, дети мои – самому зарабатывать на жизнь и спать спокойно, не вздрагивать по ночам».