Анатолий Шкирич - Эра героев. Антимаг

Учитель повалился вниз, а Ивэн побежал к лестнице.

«Добраться до верхней палубы и прыгнуть… заклятие левитации или замедленного падения… у меня получится…»

Навстречу, вниз по ступеням, катилась черная волна. Оглянувшись, Ивэн увидел второй вал мрака, что бесследно поглотил его наставника.

Осталось последнее средство. Он сорвал с шеи бережно хранимую семейную реликвию. Талисман, что передавался в их клане из рук лучшего в руки подающего надежды. Четырехгранный кристалл засиял, соткав вокруг него лазурный кокон.

Мрак стер весь мир. Тьма скользила вокруг. Она ждала.

Яркий свет притух, и Ивэн бросил ошеломленный взгляд на талисман.

«Нет! Этого не может быть. Он должен держаться несколько дней!» – он рухнул на колени, проклиная судьбу и весь мир.

«Только не я! На моем месте должен быть другой. Так нечестно!»

Свет почти угас. Тьма устремила на него ненасытный бесплотный взор.

И в гаснущем свете, стоя на коленях перед приближавшейся завесой небытия, Ивэн взмолился. Не к кому-то конкретному. К тому, кто услышит его последнее дыхание.

Струившаяся тьма затапливала палубы, вливалась в окна иллюминаторов и обвивала корпуса. Редкие вспышки заклятий быстро гасли во мгле. Светящиеся эфирные связи угасли.

Гигантский колосс развел в стороны исполинские ладони. Наколдованный магами провал в реальности исчез вслед за потухшим разумом создателей.

Оплетенные тьмой галеры одна за другой обрушились вниз. Ни заклятия, ни намека на движение или попытку спастись. Деревянные гробы, набитые безжизненными телами.

Развернувшись, воплощение Прометея обратило свой единственный глаз на флот Ордена.

Огненные порывы лижут обнаженную кожу стоящего на коленях человека. Секущий песчаный вихрь тысячами крохотных ножей сдирает с костей все новые и новые слои плоти. Выступающая кровь мгновенно спекается от жара.

Обреченный уже давно, быть может тысячи лет, не кричит и не катается по песку. С обгорелых губ уже не срывается истошный вопль. Обезумевший взгляд слепо смотрит сквозь пылающий мир, молча перенося всепроникающую муку. Кожа трескается и скукоживается от пламени, обнажая кровоточащее мясо. В наполненном страданием разуме гаснет последняя надежда, что держалась биллионы прошедших мгновений боли.

Но затем сквозь мглу огненного марева и безумия, в еще таящееся на самом дне сознание проникает искорка света. Из последнего усилия гибнущего разума рождается движение, и человек всматривается.

Сквозь пылающее пекло пустыни. Сквозь огненные облака, несущиеся по бесконечности из края в край. Сквозь падающий с пламенных небес град пышущей жаром гальки.

Зацепившись за ускользающую искру, человек встает и бредет. Ноги подгибаются, и он падает, катясь по углям раскаленных барханов. Но свет гаснет, живет свои последние мгновения. И человек встает на карачки и ползет, сколько может, к горизонту за последней искрой надежды.

Из боевой рубки капитан наблюдал, стиснув зубы и сжав до боли кулаки, за бесславной гибелью чародейского флота. Орудия его корабля продолжали бессмысленный огонь по колоссальной сущности. Снаряды один за другим пронзали очертания аватара, чтобы бесследно исчезнуть в глубине мрака.

– Пора оставить поле боя, сын мой, – послышался за спиной голос инквизитора. – Не твоя вина, что пока не в силах мы противостоять такой мощи.

– Другие корабли флота появятся здесь не раньше, чем через неделю, – мрачно произнес капитан. – А уже через несколько минут погибнут сотни тысяч горожан.

– Верующие сами лепят себе бога, а, создав, становятся достойны его. Так говорится в нашем Кодексе, – инквизитор крепко сжал плечо капитана. – Они сами выбрали свою участь, отринув помощь Ордена.

– А еще там сказано: не плюнь в просящего или подобная чушь, – встряхнув плечом, бросил капитан. – Еще не все мы сделали.

По сигналу к нему подошел, пошатываясь, помощник с пропитавшейся кровью повязкой на голове. Но рядом с капитаном офицер выпрямился и четко отдал честь.

– Объявите полную эвакуацию команды. Сажайте всех в спасательные шлюпки. Борту номер два: прикрыть отступление. И… подготовьте крейсер к самоуничтожению.

– Но, капитан…

– Выполняйте или будете отданы под трибунал, – процедил сквозь зубы капитан. – И проваливайте с моего мостика!

Замешкавшись на мгновение, помощник бросился вон из рубки, отдавая на ходу приказы другим службам.

– Сын мой…

– Не желаю слушать ваши отговорки, отец инквизитор. Можете осудить меня за ересь посмертно, – отрезал капитан.

– Я лишь хотел сказать, что для меня было честью служить Ордену вместе с вами, – смиренно сказал монах, по-военному отдав честь.

Временами безумие снова накатывает, и человек кричит, поднимая в корчах тучи пепла и тлеющего песка. Но затем приходит в себя и бредет за почти исчезнувшей искоркой. Все сильнее бросается в обгорелое лицо огонь, но обреченный уже испытал безграничные страдания, опустошенный разум уже не знает ничего иного, кроме вселенной пламени, и теперь единственная мука – это мысль об утрате последней надежды.

Его путеводная звезда уже не сияет из-за горизонта. Едва заметная искорка горит в десятке шагов. Человек не видит, но чувствует, что из-за пределов мира поднимается некая сущность, что не желает его выпускать.

Но почти всесильное Нечто все же запаздывает. Человек делает последний шаг и исчезает из пылающего мира с последним лучом.

Человек на мраморных ступенях открывает глаза. Он смотрит, но не видит. В глубине зрачков царит безумие, и единственная память, что ему доступна, все что он помнит – это вечность в пылающем мире.

В десятке шагов сияет последние мгновения сфера белого света. Потоки сверкающей энергии вливаются в кристаллического голема, наполняя его безграничной мощью.

И последний блик от последней искры касается глаз человека. Безумие растворяется во взоре, исчезает не мука, но память о проведенной в страданиях вечности.

Моргнув, Александр словно очнулся от долгого сна. Тело корчилось от боли, и хотелось закричать. Но он держался, как мог, стараясь даже не дышать.

Сквозь дрожащие ресницы он наблюдал за Прометеем. А совсем рядом, на мраморной плите пола, сверкала небольшая звезда так и не использованного прибора.

Судьба даровала ему еще один шанс. И, замерев на ступеньках амфитеатра, Александр ждал.

Капитан шел по мостику, переводя регулировку высоты и управление полетом на главный штурвал. С затаенной нежностью он провел кончиками пальцев, как по телу любимой женщины, по корпусу своего корабля. Обычно наполненный жизнью, спешащими людьми и неумолкающим треском приборов, теперь его крейсер отзывался скрежетом поврежденных переборок и шипением падающих из поврежденной аппаратуры искр.