Дмитрий Тихонов - Эпоха последних слов

Он занес скипетр над головой, вложив в этот замах всю свою оставшуюся силу, весь гнев, всю боль, что ему пришлось испытать. Опустил, шумно выдохнув. Скипетр врезался в висок Аргрима, легко раздробил кость. Брызнула слизь, колдун мотнул головой, вырвав рукоять из пальцев рыцаря, распахнул рот так широко, что нижняя челюсть с треском отломилась, а кожа на щеках порвалась, но вместо крика из этой чудовищной пасти вырвался пронзительный, нечеловеческий визг. Аргрим качнулся назад, тяжело перевалился через перила и полетел вниз вместе с торчащим из головы скипетром, вместе с извивающимися в агонии щупальцами, вместе с раздавленным, развороченным телом Фарга. Сквозь холодный воздух, сквозь сто локтей предсмертных судорог — прямо к безжалостной земле.

Рихард тоже не устоял на ногах, опустился на пол. Встать самостоятельно ему вряд ли бы уже удалось. От напряжения из носа у него пошла кровь. Паладин медленно подполз к Вольфгангу, макнул палец в багровую лужицу и принялся чертить на мраморе нужные символы. Закончив, прошептал необходимые слова. Полыхнуло зеленое пламя, и Вольфганг заворочался, будто после долгого сна, поднял тяжелые веки.

— Брат?

— Здравствуй.

— Я на Темных Тропах?

— Нет. Я не пустил тебя туда. Пойдем. — Рихард махнул рукой в сторону крепостного двора и стен, заваленных мертвыми телами, полнящихся стонами раненых. — У меня еще столько дел…

Оно мчалось вверх, навстречу ненавистному, ядовитому, едкому, безжалостному свету. Напролом, через него, к отцу. Оно лишилось памяти и самосознания, и больше не именовало себя Сказанным-во-Тьме. Все его братья погибли. Крохотный кусок металла смог уничтожить их, а лучи солнца равнодушно добили, не позволили уползти в тень из расколовшегося, словно перезрелая тыква, тела.

Оно мчалось вверх, прочь от опасностей, заговорщиков, убийц. Оно было презрением, отвращением, враждой. Оно было концентрированной злобой, черным сгустком первобытной ненависти. Без разума, без будущего. Оно лишь стремилось вырваться из этой тюрьмы, слиться с отцом, с великим единым целым, частью которого оно должно было являться по праву рождения.

Выше и выше. Свет вокруг погас, уступил место милосердному мраку. Но это не остановило его. Слишком глубокая рана, слишком жгучая боль.

Отец все ближе, огромный, всеобъемлющий, всемогущественный. Бесконечный. Беспощадный. На пути — последняя преграда, барьер из того же металла, что заставил братьев исчезнуть. Старый, истончившийся щит. Нужно пробить его, проломить собой. За долю секунды до столкновения оно поняло, что сейчас погибнет. И обрадовалось. Ибо отец и был смерть.

Вольфганг опустился на ступени крыльца Старшей Башни. Чувствовал он себя прескверно. Все тело сковывала тяжелая, болезненная слабость, мышцы ломило, а веки, казалось, залили чугуном — настолько трудно было удерживать их поднятыми. Однажды, лет двенадцать назад, он попал под сильный ливень в лесу и, вернувшись домой к вечеру, слег с лихорадкой. Прихватило его тогда основательно, едва выкарабкался. Жар спал дня через четыре, но еще неделю он еле ходил, сонный, изможденный, чуть живой. Такие же ощущения. Впрочем, удивительного мало — все-таки из посмертия вернулся.

Он с легким изумлением и недоверием наблюдал за братом, который, с трудом переставляя ноги, бродил среди убитых и раненых, исцеляя, воскрешая или провожая словами благодарности тех, кто слишком далеко ушел по темным тропам. Откуда только силы берутся? Рихард выглядел так, будто не ел лет десять: ребра торчат, руки и ноги — тонкие, словно прутики, шею можно пальцами переломить. Борода и волосы порядочно отросли, ногти тоже. Хитон, который они отыскали для него в одном из помещений башни, довершал сходство с безумными проповедниками, что бродили по дорогам, обещая исцеление от любых болезней и возвещая близящийся конец света. Хотя тут-то как раз все по-честному. Мертвые оживают — не превращаются в кровожадных монстров, послушных лишь воле своего хозяина, а действительно оживают, смеются, жадно пьют воду. Раны затягиваются, лихорадка спадает. Без всяких порошков. Конец света, кстати говоря, тоже в наличии.

Вольфганг следил за братом, слушал возгласы восхищения и благоговения и думал о том, сколько всего надо ему рассказать. О Роргаре Скалогрызе, о Гром-Шоге, о бесстрашных ловцах метеоритов. О десятках и сотнях тех, кто сложил головы в борьбе с последним проклятием безумного бога Кайракса. Нужно будет закатить грандиозный пир в честь павших героев. Помянуть их с небывалым размахом. Открыть все имеющиеся бочки с элем. Скалогрызу уж точно пришлась бы по душе подобная идея.

— Вот ты где! — раздался рядом звонкий голос. — А я уже начала волноваться!

Элли опустилась на ступени рядом, приобняла его за плечи, прошептала в ухо:

— Скажи мне, все закончилось?

— Да, — улыбнулся Вольфганг. — Закончилось.

— И что мы теперь будем делать?

— Есть у меня один план, — рыцарь, прищурившись, покосился на эльфийку. — Хитрый такой. Я бы даже сказал, коварный.

— Ой, — рассмеялась Элли. — Да ни на медный грош в тебе коварства. Что за план?

— Никому не расскажешь?

— Я умею хранить секреты.

— Допустим. Значит, так. Планирую я обманом заманить одну эльфиечку в красный шатер, прочно завязать узлы на входе и развлечься с ней так, чтобы волосы дыбом встали.

— Это хороший план, — проворковала Элли. — Поддерживаю.

Она поцеловала его в шею, и некоторое время они молчали, наслаждаясь близостью друг друга. Потом Элли спросила:

— А все-таки? Чем бы ты хотел заняться? Больше нет ни законов, ни государств, ни обязанностей. Боги ходят среди нас, весь мир принадлежит горстке уцелевших. Какое будущее ты видишь для себя? Для… нас?

— Честно?

— Конечно.

— Я бы хотел построить город. Не восстанавливать старые, не копаться среди обломков, а уйти в чащу, расчистить место и начать заново. Возвести город без крепостных стен, без сторожевых башен, город, в котором будут жить и люди, и эльфы, и гномы. Орки тоже, несмотря ни на что.

— А такое возможно?

— Не знаю. Но попробовать стоит.

— Да, прекрасный план. На одну эльфийку точно можешь рассчитывать.

— Не сомневаюсь. А могу ли я рассчитывать на нее сегодня ночью?

— О, без вопросов.

— Чудесно. Сударыня, вы прошли испытание и теперь получите шанс поселиться в моем городе будущего.

Элли хихикнула:

— Ты ведь шутишь?

— Да.

— Просто я подумала, вдруг… кто вас, людей, разберет.

Снова долгое молчание.

— Жаль только, с братом опять придется расстаться.

— Почему?

— Видишь, какой он? То, что в нем, не позволит ему спокойно жить, осесть на одном месте. Он теперь должен помогать, учить, спасать. У него не может быть дома. Такая ответственность отнимает у человека все до последнего.