Александр Прозоров - Басаргин правеж

— Да какая разница? Цифры и цифры. Шкуры, сало, семуга. Соль белая, соль черная [14] Сегодня понятие «черной соли» успело обрасти мифами, но изначально это была просто неочищенная соль первичной выработки. . Ну и что? Галиматья!

— Да как ты не понимаешь! Это самая жизнь и есть! Самая ее душа, без прикрас и придирок! Тут она, вся до мелочей! — Он открыл рядом две страницы, ткнул пальцем: — Смотри на исчисленный налог и место сдачи. Вот тебе Холмогоры, вот тебе Варгуза. Это же просто песня! Теперь дошло, что именно и почему там творилось? Это тебе не летописи кастрированные читать! Здесь у нас вся правда до копеечки. Вот, сюда смотри. Терский берег, Варзуга, Кандалакша, Кереть, в итоге четыреста пятьдесят рублей. Заметь, сумма круглая. В реальности такие не встречаются. Понимаешь, что это значит?

Встречный ветер не позволил каравану уйти в море, и семь ладей остались стоять у Терского берега, всего в полусотне верст к востоку от Варзуги. В августе даже по берегам Студеного моря стояла изрядная жара, и многие корабельщики не упустили возможности искупаться, пока их сотоварищи готовили обед. Места окрест были пустынными, а потому у сходен остались всего двое караульных, больше присматривающих за надежностью причальных веревок, нежели за безопасностью стоянки. Здесь, в Поморье, про разбой и душегубство никогда почти и не слышали. А вот унесенные в море лодки и ушкуи случались каждый сезон.

В больших медных котлах варилась рыбная уха с грибами. Так уж сложилось, что именно этих двух продуктов всегда имелось в достатке на Терском берегу. В любом месте остановись, бредень заведи, по окрестному лесу пройдись — вот тебе и ужин. Потому именно ею экономные братья Бачурины и потчевали своих слуг во время путешествий. Пища, может, и однообразная — зато сытная.

Из полутора сотен человек полста бултыхались в воде или сохли после купания. Не баня, конечно, но смыть с себя походную грязь всегда приятно. Еще несколько десятков бродили окрест по лесу, собирая кто дрова, кто грибы, а кто лакомясь ягодами. Иные просто спали, и всего два десятка путников были заняты делом. Да и то, какое дело? Варево помешивать, дрова колоть да одежду или обувь поправлять. Серьезного ничего ведь не начнешь — постоянно нужно оставаться готовыми к выходу, едва только ветер переменится. К вечеру такое часто случается.

За всем этим внимательно наблюдали три пары глаз: плечистый рыбник Потап, рыжеусый и кареглазый, в матовой от чистки песком старой кольчуге и овальном, скованном из нескольких пластин датском шлеме. Шлем был трофейным, взятым им самим после жестокой сечи с убитого свея. Здесь, в северных краях, пленных старались не брать. Сюда западные соседи наведывались только для грабежа, и все отлично знали — чем больше разбойников зарежешь, тем меньше татей в следующий раз появится. Обычая отдавать полон за выкуп, обмениваться пленными у северян не было. Они объяснялись с врагами просто. Сунулся в русские земли — сдохни. Чтобы у детей твоих и соседей желания идти по твоим следам уже не возникало. Потому битвы в здешних лесах были немноголюдными, но жестокими, живыми после них оставались только победители.

Именно за это, за боевой опыт, Потапа и выбрали старшим. Иные мужчины, хотя в стычках со свеями и нурманами и участвовали, но в большинстве или стреляли по татям со стен острогов и крепостей, либо метали в них копья в открытом море, отгоняя разбойников от китобойных лодок или торговых кочей. Что, понятно, дело совсем другое, нежели открытая битва.

— Безмятежные, — довольно прошептал Потап. — Урсус, тебе-то отдельное поручение будет. Ты с артельщиками, ни на что не отвлекаясь-то, сразу к ладьям беги и держись у сходен крепко. Там у двинцев все припасы-то, их туда допустить нельзя. Да и уйти могут, коли в достаточном числе забегут. Обрубят веревки-то, да и поминай как звали.

— Может, тоды лодки-то подогнать? — утер нос седобородый, серолицый мужичок с несоразмерно большими ладонями. — Коли что, с воды-то перехватим.

— Нельзя, заметят, — покачал головой рыжеусый воин. — Насторожатся-то, оружие разберут. По морю незаметно не подкрасться-то, на воде не спрячешься. Никодим, оставайся здесь. Коли изменится-то чего али насторожатся двинцы, упредишь.

— Сделаю, старшой, — согласно кивнул третий мужчина, тоже седобородый, но сильно в возрасте. Одетый на нем древний истрепанный кафтан имел цвет вывороченной глины, а потому полностью сливался с подлеском. Однако на поясе висела добротная сабля — меньше пяти рублей у оружейников такую не сторгуешь, а голову закрывала прочная татарская мисюрка. Сразу видно бывалого рубаку. Старик хорошо знал, за что нужно платить, не жмотясь, а без чего человеку и обойтись можно.

Потап и Урсус отступили за ельник, за непроглядной стеной которого собралось разномастное поморское воинство. Тут были и артельщики-варяги из Умбы в добротных кафтанах с нашитыми на них спереди железными пластинами, а иные и полностью в кольчугах, да еще и в шлемах с бармицами, тут были и лопари с Ловозера в куртках, усиленных чешуей из толстых костяных бляшек, с каменными палицами — ломающими кости и дробящими черепа ничуть не хуже боевых топориков и булатных мечей, тут были и груманы из Кандалакши, в толстых промысловых робах из тюленьей кожи, с тяжелыми китобойными гарпунами — куда более привычными для рук охотников, нежели сулицы и рогатины, да еще и разящими многократно страшнее.

— Ну, други, вот и дождались-то мы своего часа, — размашисто перекрестился Потап. — Отольются кошке мышкины слезки, за все ныне-то двинцы полной чашей расплатятся. Их там-то супротив нашего втрое больше будет, однако же с нами Бог и правда, а потому-то в силе своей не сумневайтесь. Нападем все дружно, разом. Кричите-то громче, копья и топоры сразу метайте, вперед бегите и разите всех без жалости. Нам надобно-то с первого мига напугать их посильнее и побить сколько можно, дабы силы уравнять. Вам, груманы, надлежит следить-то особо за поведением ворога, и коли двинцы где собираться вместе для отпора начнут, то зачинщиков сего разить первыми, дабы слитно отбиваться не наладились. Вам же, промысловики [15] Груманы, промысловики — с XIV–XV веков русские Поморья начали обживать остров Грумант (ныне — Шпицберген), куда уходили на китобойный промысел. Соответственно, моряки-китобои и получили прозвище «груманы». Промысловики — это те, кто промышляет (пушного зверя, морского и т. д.), а вовсе не владельцы фабрик и заводов. , надлежит-то тех бить, кто на призыв старших двинцев подтягиваться начнет. На слаженный строй, под мечи и рогатины, по одному не кидайтесь. Таковую силу согласованно-то бить придется, всем вместе.