Джоан Виндж - 47 ронинов

Молитва осталась незаконченной – сзади раздался знакомый голос, хотя и не из тех, какие Мика хотела бы услышать снова.

– Не знал, что у вас такая красивая наложница, князь Асано, – произнес внезапно появившийся Кира.

Краска гнева и унижения бросилась в лицо девушки, незаметная под слоем белой пудры. Отец повернулся к наглецу, и Оиси шагнул следом, закрывая собой Мику, давая ей возможность взять себя в руки и не доставить Кире удовольствия увидеть реакцию на свои слова.

– Это моя дочь, – произнес отец голосом холодным, как зимнее море.

Мика тоже обернулась, ледяными, словно ветер с этого моря, глазами глядя на придворного. Тот в деланом замешательстве прикрыл рот, но ее взгляд нисколько не потеплел. Будь она только мужчиной!.. Руки девушки скользнули к широкому поясу. Оби был не просто деталью туалета: каждая женщина самурайского рода прятала в нем кинжал – поближе к сердцу.

– Простите, госпожа, – проговорил Кира.

Смирение в его голосе показалось бы ей искренним, не знай она, с кем имеет дело. Неудивительно, что он фаворит сёгуна и его главный церемониймейстер – Мика в жизни не встречала более талантливого лжеца. «Хитрый коршун прячет когти», – говорит пословица. Будто не замечая стены льда в глазах Мики, Кира с кротким видом поклонился, стрельнул взглядом в сторону князя и вновь обернулся к ней.

– Теперь, видя вашу красоту, я понимаю, почему ваш отец не женился снова.

Хоть ни в словах, ни в их тоне не было ничего оскорбительного, она все же ощутила какой-то змеиный намек – словно гадючье жало прошлось по коже. Девушка оглянулась на отца. Тот молчал, но его глаза стали еще холоднее. Оиси, переступив с ноги на ногу, посмотрел на рукояти двух мечей, короткого и длинного, торчавших из-за пояса широких шаровар- хакама . Резким движением сунув туда же закрытый веер, он убрал руки за спину, и Мика увидела, как они сжались в кулаки.

Кира все не отрывал глаз от ее лица, будто не мог насмотреться. Она с трудом удержалась от слов, которые поразили бы его вернее, чем меч каро , оставив следов не больше, чем ядовитые колкости придворного. Напряженная, как натянутый лук, девушка заставила себя ответить вежливым поклоном, словно принимая сказанное как комплимент.

Отец шагнул вперед, защищая Мику, и положил ладонь на ее руку, но Кира опередил его.

– Могу я просить, чтобы ваша дочь заняла место подле нас на помосте? Я хотел бы загладить свою невольную оплошность.

По глазам отца Мика поняла, что он не желает этого, и надеялась на отказ. Но просьба была сделана с такой безупречной учтивостью, что оставалось только согласиться.

Верный Оиси держался рядом, сколько мог, проводив даймё и его дочь до помоста и дождавшись, пока они усядутся. Мике пришлось опуститься на колени между отцом и Кирой, словно и впрямь чьей-то наложнице. Для кого, интересно, на самом деле предназначалась ее подушка? Или он спланировал все заранее и капкан был расставлен с самого начала? Не хочет ли этот человек превзойти, играя с другими, саму судьбу?

Оиси, поклонившись напоследок господину и его дочери, направился к своему месту среди других самураев Ако. Мика посмотрела ему вслед – руку каро нарочито не снимал с рукояти катаны , а преодолев разделявшее их помосты короткое расстояние, вновь обернулся к ним и больше уже не спускал глаз. И все же без преданного самурая девушку охватило вдруг неприятное, тоскливое чувство.

Кай стоял рядом с Оиси Тикарой, сыном главного советника, на площадке, где бойцы готовились к поединкам, оттачивая приемы, и отдыхали после боя. Тут же толпились другие самураи Ако, кто, как и Тикара, из-за своего невысокого положения не получили места у арены, но могли, по крайней мере, сквозь щели в тобари наблюдать за происходящим.

Поскольку Кай был с сыном главного советника, никто не пытался оспаривать его право находиться здесь. Главный ловчий оглянулся на мальчика, который выбирал из кучи дубовых боккэнов лучший – для Ясуно. Сегодняшние бои шли не на смерть, и воины использовали тренировочные мечи вместо настоящих катан . Однако сражались они все равно в полных доспехах, а к шлемам прикрепляли защитные маски – даже такое оружие в руках опытного мастера могло стать смертельным. Удар тяжелого, окованного на конце сталью боккэна способен искалечить или даже убить. Грубый с виду, он наносил иногда обманчиво легкие повреждения, заканчивавшиеся плачевно. Им нельзя было разрубить человека от плеча до груди или оставить несколько неглубоких ран, от которых противник истекал кровью, терял сознание и умирал, если не оказать ему помощи. Зато деревянный меч крушил кости и черепа и повреждал внутренние органы. Снаружи оставался всего лишь синяк, а человек спустя несколько часов или даже дней вдруг падал замертво, так и не узнав, что его убило.

Наконец Тикара выбрал боккэн и вопросительно посмотрел на Кая. Тот пересек площадку и внимательно оглядел меч, оценивая плотность дерева, выискивая, не искривлены ли волокна и нет ли слабых мест, трещин и сучков. Отрицательно помотав головой, порылся в куче оставшихся, отыскал лучший и перебросил Тикаре. Тот ловко поймал его левой рукой, не выпуская свой из правой, – губы Кая поднялись в скупой одобрительной улыбке. Сравнив два меча, Тикара кивнул и положил выбранный им обратно.

По странной прихоти судьбы Кай, у которого не было в замке ни одного друга, неожиданно для самого себя стал наставником в боевых искусствах для сына каро .

Однажды они случайно встретились в лесу ранней весной. Тикара, только зазря тратя стрелы, пытался подбить возвращающихся с юга птиц и просыпающихся зверей и наткнулся на главного ловчего. Тот упражнялся на поляне с палкой вместо меча, – зная, что никогда больше не возьмет в руки настоящий, Кай никому не говорил, что умеет с ним обращаться. Позже об этом узнал еще и Ясуно, – но он не расскажет никому и под страхом смерти.

Однако Тикара увидел и, возмутившись, что полукровка смеет тренироваться, самонадеянно решил проучить его. Мальчишка так гордился своим недавно обретенным званием самурая, что не расстался с лязгающими мечами, даже отправившись на охоту. Если бы Кай не был так сосредоточен на своих упражнениях, он узнал бы о приближении молодого балбеса задолго до того, как тот его увидел.

Кай позволил Тикаре обнажить клинок, потом одним движением выбил его из рук мальчишки, а следующим опрокинул того на спину. Подняв меч, ловчий приставил его к горлу лежащего и, чуть нажав, чтобы оцарапать кожу, велел поклясться на собственной самурайской крови, что тот никому не расскажет о том, что видел.

Тикара сглотнул, испуганный, ошарашенный… и тут же дерзкий огонек вновь зажегся в его глазах, и он поклялся молчать – если Кай научит его всему, что знает сам.