Джоан Виндж - 47 ронинов

Кай посмотрел в загадочные золотистые глаза, в которых светилась только обреченность – ни следа корысти или обмана, – и решительно ответил:

– Я готов к этому.

Затем, уже на пути к выходу, навсегда покидая своего бывшего покровителя и господина, он прошептал:

– Едва я встретил ее, мой выбор стал ясен.

На пороге молитвенного зала храма его настиг ответный шепот, полный сожаления:

– Я знаю…

Оиси, в совершенном недоумении разглядывая свои руки, услыхал направляющиеся к нему шаги. Из тени изваяния Фудо-мёо появился полукровка, сжимая великолепный меч. Кай двигался медленно, словно потерпел поражение, а не одержал победу в битве со своим бывшим господином. Казалось, клинок в его руках тяжелее скалы.

Самурай поглядел на Кая с тем же недоумением, с которым только что разглядывал свои руки. Перед глазами все еще стоял кровавый кошмар пережитого сражения… словно бы пережитого сражения…

Кай остановился перед самураем, заметил странное выражение его лица и дрожь, пробегающую по телу.

– Что ты видел? – спросил полукровка.

Оиси потупился, тяжело сглотнул и чуть слышно ответил:

– Моих соратников.

Кай поглядел в покрасневшие глаза самурая и уважительно склонил голову. Оиси понял, что полукровка начал ему доверять. Кай отвел взгляд и обвел своей катаной молитвенный зал.

– Забирай мечи, – произнес он.

Самурай огляделся. Посреди пещеры, там, где он совсем недавно видел поверженных товарищей по оружию, высилась груда сверкающих клинков. А прямо перед ним, поблескивая в свете факелов, лежал еще один меч. Кай поднял его и вложил в руку Оиси.

Ронины прошли бамбуковой рощей к месту, где оставили стреноженных лошадей. За поясом у каждого ножны с катаной , сотворенной оружейными мастерами- тэнгу . В мире не было мечей, способных устоять перед клинками из стали, заговоренной демонами.

Оиси шел рядом с сыном. Тикара с видимым облегчением воспринял возвращение отца из храма демонов с волшебным клинком, сверкающим, как пламя. Оиси с трудом сдержал радость, увидев сына невредимым, – если бы самурай не внял предупреждению Кая, все его спутники погибли бы.

Сын не мог удержаться от любопытных взглядов и наконец решился нарушить затянувшееся молчание:

– Что там произошло, отец?

Оиси захлестнула волна отцовской гордости и любви к сыну: захотелось обнять его, словно ребенка, защитить от беды. Однако сейчас делать этого не стоило, чтобы не смущать Тикару. Самурай покачал головой и с улыбкой произнес:

– Не помню.

Юноша удивленно посмотрел на отца, облегченно вздохнул и зашагал дальше.

Кай вывел ронинов из бамбуковой рощи. Он шел впереди отряда, потому что его спутники старались держаться подальше. Полукровка не оглядывался и не замедлял шага, будто не желая, чтобы его нагоняли.

Оиси с удивлением отметил, что невозмутимость исчезла с лица Кая, сменившись удрученным, потерянным выражением – знаком перенесенных испытаний. На теле полукровки не было ран, но самурай не сомневался, что душа его истерзана пережитым.

Поначалу Оиси не обратил внимания на то, что ронины благодарили и расспрашивали именно его, а не полукровку. Однако если бы Кай не одержал победу в поединке с владыкой тэнгу , то непозволительная слабость духа, проявленная Оиси, обрекла бы всех на гибель. Казалось, что ужасающее совершенство волшебных мечей, добытых полукровкой, лишний раз подтверждало правомерность страхов и предубеждений ронинов.

Внезапно самурай сообразил, что, потрясенный испытанием, не сказал Каю ни слова, не осведомился, что пришлось пережить. Впрочем, полукровка вряд ли удостоил бы его ответом…

Голос чести твердил Оиси, что такое поведение недопустимо, что самурай должен немедленно поблагодарить Кая от лица всех ронинов. Но чувство гордости не позволяло Оиси в окружении соратников выказать смирение перед полукровкой. Вдобавок Кай решил присоединиться к ронинам в силу неведомых Оиси причин, так что вряд ли оценит уважение и благодарность спутников, особенно сейчас, когда прозвище «демон» оказалось правдой, а не презрительной кличкой.

Кай сосредоточился на дороге. Солнце неумолимо двигалось по небосводу, рассеянными лучами освещая густые заросли бамбука. Полукровка хотел поскорее добраться до ворот с каменным стражем- тэнгу . Кай испытывал чувство невероятного облегчения: после двадцати долгих лет он доказал своему бывшему господину, что побег из мира демонов был не признаком слабости, а неотъемлемым правом распоряжаться собственной жизнью.

Он старался не вспоминать о призраке Мики, старался забыть голос своего приемного отца. Содзёбо мог солгать, но избрал правду, зная, что она ранит гораздо глубже, – тем больнее прозвучали горькие слова напутствия, сказанные на прощанье владыкой тэнгу .

«Они никогда не примут тебя за своего», – вспомнил Кай предсказание повелителя демонов.

Полукровка добыл мечи для ронинов, но это не помогло ему заручиться их доверием или уважением. Ради этих людей он рисковал жизнью, поделился с ними своей тайной, однако они, не в силах перебороть свои предубеждения, еще больше отдалились от него.

Он раздраженно напомнил себе, что совершил все это не ради ронинов. Они всю жизнь его ненавидели, и сейчас ничего не изменилось. Кай поступил так ради Мики… ради себя самого, желая доказать, что он – человек, достойный любить и быть любимым, даже если эта любовь заранее обречена. Он спасет Мику от Киры, вернет ей жизнь, хотя и не сможет быть рядом с возлюбленной, потому что навсегда останется неприкаянным, отверженным полукровкой, вечным изгоем.

– Полукровка! – раздался резкий оклик, и Кай вздрогнул. Знакомое прозвище прозвучало словно имя – да оно и было именем, ведь так Кая называли с самого рождения.

В палой листве зашуршали шаги: к Каю торопливо приближался Басё. Полукровка не замедлил шага и ничего не ответил.

Великан с лицом и характером малого ребенка догнал Кая и пошел рядом, на ходу высвобождая из ножен свой новый меч и с детским любопытством разглядывая клинок.

– А что в этих мечах особенного? – поинтересовался ронин.

Кай задумался, стоит ли ему отвечать, и запоздало сообразил, что Басё не издевается над ним, а искренне пытается завязать разговор. Полукровка кивнул и сказал:

– Все зависит от того, в чьих они руках.

– Снова загадки, – разочарованно протянул Басё.

Поговаривали, что в юности ронин был монахом. Наверное, он недолюбливал коаны , а потому покинул монастырь… Впрочем, принимая во внимание детскую непосредственность Басё, ему, скорее всего, посоветовали подыскать себе другое занятие.

– В руках у труса клинок становится неподъемным, – пожав плечами, объяснил Кай.