Владислав Русанов - Братья крови

– Вот какой ты! – Девушка даже кулачком взмахнула в сердцах.

Пришлось успокоить ее поцелуем.

День с Жанной пролетел незаметно. Все-таки любовь – великая сила, заставляющая всех забывать о скоротечном времени. Даже бессмертных, даже носферату. О наступлении закатного часа я понял по вновь накатывающему оцепенению. Строго-настрого запретив девушке выходить из дому без меня, я прилег и закрыл глаза.

Самый сильный вампир на вечерней и утренней заре беззащитнее младенца. Все охотники знают это. Потому-то все убийства кровных братьев совершаются или на закате, или на рассвете. Или днем, если нападающие борцы с нечистью не уверены в своих силах и рассчитывают сразу пустить в убежище моих сородичей солнечный свет.

С этими мыслями я и уснул, бросив последний взгляд на Жанну, калачиком свернувшуюся рядом. Только бы ничего не случилось. Не нужны мне никакие обиженные коллекционеры холодного оружия, никакие мафиози и спецслужбы, не нужны иномировые гости, которым я, как видно, чем-то насолил – ума лишь не приложу чем? Пусть все будет тихо и спокойно. Если девушка завтра захочет уйти – к любимой работе, друзьям, подругам, родственникам, привычному образу жизни – я не стану ее удерживать. Но скучать буду. Где-то в самом отдаленном уголке сердца затеплилась было надежда, что она займет место Збышека. Но кто я такой, чтобы ее уговаривать? Старый, одинокий вампир, одолеваемый воспоминаниями о былом…

Когда я открыл глаза, в гостиной играла музыка, а из кухни доносился щекочущий ноздри аромат поджаренного бекона и кофе. Конечно, я не могу питаться человеческой едой, но это не значит, что запах или вид ее мне неприятен. Я любил смотреть, как Збышек готовит, и всегда поощрял его кулинарные изыски – я не обеднею, если мой слуга купит свежую семгу, а не вымороженного до состояния целлюлозы хека, если сварит себе не ячменный кофе, а настоящий бразильский. Впрочем, Збышек всегда отдавал предпочтение старой дореволюционной кухне, отлично приготавливая расстегаи, щучину, заливное с говяжьим языком и грибами, куриные котлетки с косточкой, паштеты горячие, рулетики с мясом и рыбой. Все это он готовил сам, долго, тщательно и со вкусом. А потом неторопливо, наслаждаясь каждым глотком, съедал.

Одевшись – ведь вскоре предстоит выходить на улицу, – я заглянул на кухню. Жанна хлопотала у плиты, одетая в мои брюки и рубаху с закатанными рукавами. Какое-то время мне удавалось оставаться незамеченным, наслаждаясь ее быстрыми, уверенными движениями, а потом девушка почувствовала взгляд, обернулась.

– Можешь оставаться здесь, сколько хочешь, но тогда придется купить тебе одежду более подобающую, – сказал я.

– А что, в этой я тебе не нравлюсь? – улыбнулась она. Подбежала и чмокнула меня в щеку.

– Нравишься. Но лучше подобрать что-то по размеру.

– Хорошо. Как скажешь.

Жанна вернулась к плите и перевернула деревянной лопаточкой обжаривающиеся на сковороде ломтики бекона.

– Будешь?

– Я не ем человеческой еды.

– Ну я понимаю, тебе нужна кровь. Но разве ты даже не хочешь попробовать?

– Я не ем не потому, что не хочу, а потому, что не могу. Вот уже шестьсот лет.

– Ужас! И не пьешь?

– Не пью.

– И не куришь?

– Не курю.

Она всплеснула руками:

– Подумать только! По мнению моей мамы, ты – идеальный мужчина для меня.

– И этот идеальный мужчина оказался вампиром. Что бы сказала твоя мама?

– А ей знать необязательно. Мы не виделись уже пять лет. Так, перезваниваемся по телефону.

– Она живет не в Киеве?

– Дебальцево. Есть такой маленький город в Донецкой области.

– А отец?

– Он бросил нас, когда мне было три года.

– Братья, сестры?

– Только сводные. Им до меня нет дела. Как и мне до них. Я очень циничная?

Я пожал плечами:

– Где тут цинизм? Я привык жить в обществе, где каждый сам за себя.

– Так это вампиры. А люди всегда были сильны тем, что поддерживали друг дружку в трудную минуту.

– Правда?

– Так принято думать.

– Наверное, мне попадались не те люди.

– Наверное, мне тоже. – Жанна вздохнула и вдруг глянула на часы, тикающие над столом. – Ого! Без четверти десять. Пора за ноутбуком.

– Поешь. Никуда ноутбук не денется.

– Ты хочешь, чтобы я умерла от любопытства?

– Я не хочу, чтобы ты умерла от голода.

– Буду умирать, укуси меня, и я стану вампиршей. Или вампиркой? Как правильно?

– Вампирессой. Но я не советую тебе становиться «немертвой».

Она сноровисто переложила бекон на тарелку, налила кружку кофе.

– Хорошо, что у тебя нет хлеба. Иначе я растолстела бы килограммов на десять.

– Не вижу в этом ничего дурного, – улыбнулся я и отправился в ванную проверить, что можно сделать с дырой. Был бы жив Збышек, он вызвал бы мастеров, которые забрали бы отдушину решеткой, да и все остальные, имеющиеся в квартире, заделали бы тоже. А так придется, скорее всего, связываться с Семеном. Пусть пришлет своего слугу…

В прихожей раздался звонок домофона.

Странно, кто бы это мог быть?

Заскочив за карабелой, я направился к двери.

Из кухни выглянула Жанна. В ее глазах читался тот же вопрос, что мучил и меня. Знаком приказав девушке оставаться на месте, я надавил кнопку – уж этой техникой я научился пользоваться.

– Кто?

– Пан Анджей? – настороженно произнес знакомый голос. – Это вы?

– Я! А кто же еще?

– Я – Сергей. ДШБ. Помните меня?

– Ну положим…

– Меня прислал Семен. С письмом.

– Что еще за письмо… – пробурчал я, но двери разблокировал. Семен был одним из немногих вампиров, кому я доверял. Пожалуй, я вообще доверял лишь ему, Амвросию и Жозефине Сангрэ.

Через несколько минут на площадке появилась высокая, костистая, но не худая фигура Сергея. О коне таких статей я бы сказал – мосластый. В слуги крови к Семену он угодил после забавного случая еще в конце восьмидесятых.

Сергей как раз вернулся со срочной службы из Афганистана – я не очень хорошо разобрался, зачем Советскому Союзу понадобилось вводить туда войска, а западным газетам, которые я читал, живя в те годы в эмиграции, я мало доверял. Много русских ребят погибло там, выполняя интернациональный долг, как это называли лидеры правящей коммунистической партии, но многие выжили, вернувшись совсем другими людьми. Война меняет мужчин. Неважно какая – Пелопонесская, Столетняя, Алой и Белой Розы, Семилетняя, Англо-бурская или Афганская. Они учатся убивать, они теряют то глубинное чувство, живущее в каждом смертном, которое запрещает отнимать жизнь у подобного себе. Но они и умеют выживать, пройдя кровавую мясорубку. Они по-другому смотрят на поступки сверстников, постарев сразу на добрый десяток лет. Сергей, отслужив два года в десантно-штурмовом батальоне – войсках элитных по тому времени, но и затыкающих по причине особой выучки и закалки любую дырку в стратегических и тактических замыслах генералов, – вернулся в родной Киев и застал буйный разгул перестроечной поры. Никто больше не ловил и не стриг панков, не запрещал металлистам носить кожаные куртки с заклепками, в моду начал входить американский образ жизни с джинсами, жвачками, свободной любовью и дискотеками до упаду.