Мила Коротич - Терракотовые сестры

Ладонью девушка вытерла глаза и удивленно заморгала: снежные торосы торчали вокруг, а она стояла по колено в черной жидкой грязной луже на фоне снежного безмолвия, сжимая в руке найденные бусы. Никаких следов проторенной туристами дороги, не торчали из земли изъеденные солью колья, не видно черного паровозного дыма, да и голосов человеческих не слыхать. Только гора по-прежнему возвышалась на горизонте. То место и не то одновременно. Голова у Казаковой была не очень уж ясной, все-таки пить на жаре в незнакомой компании и в тряской таратайке надо уметь, а у нее столько опыта еще не накоплено. Потому все вокруг может оказаться просто бредом солнечного или теплового удара. И Маша еще раз для верности протерла грязной ладонью глаза, но ничего не изменилось. Только ясно стало, что не снег вокруг, а соль.

– Ну, хоть что-то знакомое, – сама не понимая почему, обрадовалась Казакова. И в грязную чернявую голову пришла шальная мысль окунуться еще раз! Глядишь, и все встанет на свои места.

Стараясь воспроизвести с точностью все, что она помнила до падения, Маша встала на четвереньки у края лужи, опустила руку с бусами в рапу, зажмурилась на всякий случай и подалась вперед.

Соляная корка звонко хрустнула и подломилась под девичьими коленками, обдав экспериментаторшу черными брызгами. Погрузиться глубже чем на двадцать сантиметров Казаковой не удалось. Какой уж там нырок! Она аж ругнулась с досады из-за зряшных свежих царапин на коленках.

– Ладно, – Казакова говорила вслух сама с собой, чтобы не было так жутко. Звук собственного голоса успокаивал и настраивал на критическое отношение к миру. Трезвил, проще говоря. – Если даже что, сама не понимаю… То эта штука, в которой я застряла, – Баскунчак, а на горизонте нечто очень похожее на гору Богдо. Значит, там неподалеку от горы есть пресное озеро. Пойду туда, хоть руки вымою. А то на черта, наверное, похожа…

И встав на ноги, чумазая девица тут же убедилась в верности практически всех своих предположений, начиная с последнего.

Сзади послышались изумленные восклицания – что именно, Казакова не разобрала. Но обернулась и снова замыслила словами без падежей. В сотне метров от нее на коренастой монгольской лошадке сидел какой-то азиат средневековой наружности. Все, как в исторических фильмах показывают: лохматая шапка, толстый халат, обувь с загнутыми кверху носами. Только глаза у всадника сейчас были неестественно круглые. Еще бы, не каждый день видишь, как из земли выныривает кто-то грязный, а потом пытается обратно нырнуть. Лошадка тоже зафыркала, топчась на месте в нерешительности, как и ее хозяин.

А Казакова обрадовалась и рванула навстречу с молодым журналистским задором:

– Эй, вы меня не подбросите? К жилью! Или к озеру пресному! Сто рублей!

И для убедительности похлопав себя по заднему карману бриджей, Маша рванула к человеку. А тот, дернув лошадь за уздцы, развернулся и поскакал прочь.

– Стой, стойте! Вы чего? Скажите хоть, куда идти, в какую сторону!

Но разговаривать с ней человек не стал.

– Не везет так не везет, – продолжала разговаривать с собой Маша, – но, может, он еще вернется. А с другой стороны, не в открытую же степь он поскакал. А как раз в ту сторону, куда я идти собиралась. Прогуляюсь пока по чистому воздуху пешком, подышу соленасыщенным, заодно в себя приду. И приму грязевые обертывания. Будем считать, что у меня спа-процедура. Новая методика.

И Казакова не очень уверенно отправилась в ту же сторону, в какую умчался всадник, прямо к горе. И все бы ничего, но жидкая грязь под палящим летним солнцем очень скоро превратилась в жесткую корку. Местами она отваливалась, превращая девушку и без того чудного вида в нечто пятнисто-облезлое. Но забившись в обувь и высохнув, эта же самая целебная грязь сбивала ноги Маше так, что пришлось снять кеды и идти босиком. Благо соленый берег, или что там расстилалось вокруг, позволял. И даже приятно пружинил под босыми ступнями. Маша связала кедики за шнурки и понесла в руках на манер сумочки. Можно, конечно, было бы сунуть их в сумку к помидорам и фотоаппарату, но не хотелось пачкать содержимое.

Она уже порядком устала, ей напекло голову, а до горы так еще и не дошла. А соляная долина уже сменилась степью. Заметила Казакова это, когда по подсохшей коленке ей стукнуло настоящее перекати-поле. Тогда она приложила руку к глазам на манер козырька и увидела, что стоит на самой границе зимы из соли и степного травянистого лета. Захотелось вздохнуть полной грудью и сказать что-то значительное, процитировать что-нибудь из русской классики, но тут рядом с тем же коленом в землю воткнулась стрела. Настоящая стрела с коротким белым оперением. И стало не до цитат вообще, когда почти с того же самого места и мгновения ее догнали три такие же.

Степь прорезал боевой клич, и вот уже четверо всадников-степняков неслись на Казакову. И что ей оставалось делать? Она даже не задумывалась, скинула с плеча свою сумку и обвила ручки вокруг запястья. Фотоаппарат отдавал приятной тяжестью в руке.

– Ну, хоть одного… – сказала она сама себе с неожиданной азартной злостью. И выдернула первую попавшуюся под руку стрелу, на всякий случай, и обломила с нее наконечник. Тот был металлический, острый – получилось что-то вроде маленького ножика. Мог пригодиться. План Марии был прост, как гвоздь: дать первому же, кто полезет или попадется, по монгольской его башке простым японским фотиком, как кистенем, авось удастся… Дальше этого Казакова не планировала. А здравый смысл подсказывал, что лучше сдаться.

Четверо всадников неслись на нее. Порыв ветра донес до девушки запах конского пота и слежавшегося меха. Один из степняков раскручивал над головой аркан, и не успела девушка толком испугаться, как змеей в траве забилась веревка. Казаковой повезло – петля не долетела до цели.

– Эй-эй-эй! Я просто иду к озеру! – закричала девушка, не уверенная, что ее понимают. – Отвезите к вашему начальнику!

Всадники не замедлили движения, только один чуть вырвался вперед и через мгновение, обдав Казакову волной животных запахов, подхватил ее и закинул, как мешок, на своего коня.

Обнаглев от такого поворота событий, журналистка с размаху воткнула наконечник в ногу похитителя. Точнее, она думала, что в ногу. Конь вздыбился и заржал – Казакова промахнулась. Вместо живой человечьей плоти наконечник пропорол толстый слой стеганой ткани халата и увяз в ковровом седле. Почувствовав удар, животное дернулось, но всадник умело его удержал, а строптивой гостье досталось нагайкой по джинсовой заднице. Ожог боли вынес остатки алкогольного благодушия и надежды на то, что все вокруг – неправда. Второй, умелый удар по макушке усмирил строптивость на время.