Василий Горъ - Щит

Ждать описания того, что я должен был вытворить со своей жертвой, десятник не стал — сорвался с места и хо-о-орошим таким колуном [116] Колун — название удара. отправил посыльного на пол:

— Еще одно слово о моей дочери — и я вырву тебе язык!!!

— Сыч, архх [117] Архх — аналог нашего «атас» (жарг.). !!! — вполголоса рявкнул напарник Рыжего, подскочил к валяющемуся на полу посыльному и рывком поставил его на ноги: — Сюда кто-то поднимается! Давай, приводи себя в порядок, а то нам не поздоровится…

Кое-как утвердившись на подгибающихся ногах, парень вытер сочащуюся из носа кровавую юшку, посмотрел на заляпанный рукав и с ненавистью уставился на десятника:

— Да я ж тебя…

В это время со стороны лестницы послышался недовольный рык начальника караула:

— Сыч? Башмак? Где вас носит, Двуликий вас забери?

Готовый броситься в драку посыльный мгновенно остыл и принялся торопливо заправляться. А десятник, осенив себя знаком животворящего круга, скользнул к дальней стене коридора, повернулся ко мне лицом и молодцевато гаркнул:

— Напротив камеры Бездушного, ваш-мл-сть! Контролируем прием пищи…

Что на это ответил начальник караула, я не услышал — его слова заглушил возмущенный женский крик:

— Вы его что, еще и кормите?

На этот раз Рыжий изучал разрешение, подписанное королем, не минуту-полторы, а добрых десять. И все никак не мог решиться отпереть решетку. Я его понимал: судя по непрекращающимся воплям, дама, явившаяся по мою душу, была порядком не в себе. Значит, оказавшись в коридоре, должна была повести себя агрессивно и тем самым могла подвергнуть мою жизнь и здоровье опасности.

В общем, если бы не раздраженный рык начальника караула, обещавшего взять всю ответственность на себя, десятник, скорее всего, нашел бы в разрешении какой-нибудь изъян и отправил бы посетителей за новым. Надеясь, что в следующий раз они придут не в его дежурство.

Когда Рыжий отпер замок, а гостья «в качестве благодарности» обозвала его сиволапым отпрыском колченогой кобылы и драного медведя-шатуна, я искренне посочувствовал ее мужу — на мой взгляд, у него были все основания считать этот «дар Вседержителя» [118] Дар Вседержителя — иносказательное название суженого. проклятием.

Впрочем, когда это самое «проклятие» возникло перед решеткой, отделяющей мою камеру от коридора, мне стало не до сочувствия: «оно» оказалось наряжено в роскошное желтое платье с темно-серыми вставками — в родовые цвета графов Уверашей!

Пока я пытался сообразить, какого Двуликого ей от меня надо, рядом с ней возникли ее спутники — седой, как лунь, мужчина лиственей сорока пяти и двое мальчишек, старшему из которых было в лучшем случае пятнадцать.

Не успев толком оглядеть ни меня, ни мою камеру, графиня Увераш снова сорвалась на крик: по ее мнению, убийца ее детей должен был сидеть не на нарах, а в «Червяке». Или висеть на стене. Распятым.

Кормить меня не следовало вообще, а поить разрешалось исключительно расплавленным свинцом. Причем, желательно, в присутствии кого-то из Уверашей. Ну, и для полного счастья меня надо было немедленно лишить возможности спать — нацепить на шею «Ожерелье Бессонницы» [119] «Ожерелье Бессонницы» — стальной обруч с приваренными к нему полуметровыми шипами, не позволяющий заключенному нормально лечь. и убрать из камеры нары.

Представив себе ожидание суда в таких условиях, я криво усмехнулся. И совершенно зря — увидев мою ухмылку, гостья чуть не лопнула от возмущения и потребовала у начальника караула немедленно отправить меня в пыточную, «дабы королевские палачи стерли с его лица эту счастливую улыбку».

Сотник опешил. Потом попробовал объяснить, что, согласно Праву Крови, пытать заключенных, признавших свою вину, запрещено, и чуть было не лишился глаз — поняв, что ее требование никто исполнять не собирается, донельзя возмущенная графиня сорвалась с места и ногтями вцепилась ему в лицо.

Пока начальник караула боролся с вбитыми в подсознание рефлексами и пытался придумать, как отцепить от себя озверевшую дворянку, не касаясь ее руками , граф Ильмар, пожиравший меня ненавидящим взглядом, вдруг вышел из ступора и, дернув жену за руку, заключил ее в объятия.

Та попробовала вырваться, отвела руку для удара, но, наткнувшись на ледяной взгляд мужа, сломалась — закрыла лицо руками и расплакалась.

Граф Увераш скрипнул зубами, повернулся ко мне и многообещающе ухмыльнулся:

— Ты мне заплатишь… За все… Понял?

Я равнодушно пожал плечами — мой Путь практически завершился, и угрозы какого-то там графа волновали меня не больше, чем прошлогодний дождь.

Покосившись на плачущую мать, старший из ее сыновей вдруг тряхнул головой, решительно стянул с пальца родовое кольцо и, сделав шаг вперед, с поклоном протянул его отцу:

— Граф Ильмар?! Я возвращаю вам Имя и… прошу благословения на месть…

Открыв глаза и почувствовав, что улыбается, Неддар благодарно прикоснулся ладонью к своей груди [120] По представлениям хейсаров, Хэль насылает сны, касаясь груди спящего одной из своих ладоней. Если касается левой — то снится что-то злое или страшное, если правой — то доброе и хорошее. Прикосновение к груди после пробуждения — что-то вроде благодарной молитвы за хорошие сны. , рывком перевернулся на правый бок и посмотрел на мерную свечу. Словно почувствовав его взгляд, тоненький язычок пламени ярко вспыхнул, заставив дернуться прячущиеся по углам тени.

Полюбовавшись на зыбкую грань между огнем и тьмой, только-только коснувшуюся второй черты [121] После второй черты начинается час жаворонка. То есть время приближается к шести утра. , король сладко потянулся, покосился на занавешенное окно, за которым слышался отдаленный шум никогда не засыпающего дворца, и отбросил в сторону одеяло.

Первый же шаг по соловьиному [122] Соловьиный пол — покрытие, каждый шаг по которому вызывает мелодичный скрип. полу — и за дверью начался переполох. Сначала лязгнула сталь — скорее всего, кто-то из телохранителей, сорвавшись с места, зацепил ножнами меча косяк. Потом скрипнула сама дверь и, кажется, кресло, на котором пробуждения короля дожидался хранитель королевской опочивальни. Затем раздался звук разбиваемого кувшина, и чей-то смутно знакомый голос в сердцах помянул Двуликого. Еще через мгновение стенания прервались, но в опочивальню ворвались оба дежурных телохранителя.

Убедившись, что их сюзерену ничего не угрожает, они тут же разделились — первый скользнул к стене и превратился в статую, а второй вернулся на оставленный пост. Потом дверь скрипнула снова — и на пороге возник Даран Скопец: