Александр Сивинских - Конклав ночи. Охотник

Брызнули искры, а следом и зубы упыря. Паучья хватка тотчас разжалась. Добил я его без затей, размозжив череп каблуком, будто гнилую картофелину.

Самка, волоча парализованную нижнюю часть, медленно ползла к выходу. Я шел за ней, подсвечивая диодом зажигалки. Той самой, что дал мне Эмин возле пещеры Медвежьего камня. В коридоре наступил ногой на шею твари (она, неестественно вывернув руки, пыталась вцепиться в штанину) и подобрал отвертку. Потом перевернул упырицу и вбил крестообразное жало на длинном блестящем стебле в основание шеи. Чуть выше ключиц.

От вони меня уже мутило. Ударом кулака я распахнул входную дверь.

На капоте «УАЗа» спиной ко мне сидел здоровенный, словно вожак павианьего стада, кровосос и крушил лобовое стекло каким-то патрубком. Сорванная крышка капота валялась на земле. Нарисованная Мурка смотрела на меня с хмурым осуждением.

Упырь запустил руку в недра автомобильного организма и без малейшего усилия выдрал толстенный пучок не то проводов, не то шлангов. Луддит хренов.

Я тихонечко попятился, изо всех сил надеясь, что сумею отыскать в учиненном бардаке ключ от ружейного ящика. Надеясь, что он там вообще остался, этот ящик, и что он не пуст. У меня не было ни малейшего сомнения: вурдалаков заботливо впустили в мой дом. Пригласили туда – иначе им не войти. И я абсолютно точно знал, кто это сделал. Тот, кто приказал мне сдать все оружие и избавиться от Мурки. Росомаха легко учуяла бы притаившихся упырей и порвала всех, не дав мне даже испугаться.

Луддит обернулся.

Я захлопнул дверь и задвинул засов. В тот же миг в дверь врезалось что-то крупное, очень тяжелое и твердое, словно шлакоблочный кирпич. Штабель таких блоков – каждый размером с водочный ящик, находился у меня за домом. Но возле машины я не видел ни одного. Дьявольщина, неужели и у этого громилы имеется напарник?

Второй удар пробил дверь. Меж расщепленных досок показался угол «тарана». Это был аккумулятор. Развернувшись, я бросился в дом. Миновал разгромленный первый этаж, двинулся по лестнице в мансарду.

Оружейного ящика на месте не оказалось. Из стены сиротливо торчали искореженные кронштейны.

Удары тем временем прекратились. Донесся жалобный стон сорванных петель, а следом – торжествующий вой упыря.

– Стоять, пидор! – заорал я. – Я здесь хозяин. Пшел вон!

Срал он на мои слова. Он их даже не дослушал. Послышались быстрые тяжелые шаги, затем что-то опрокинулось. Раздался звон бьющейся посуды. Упырь хозяйничал на кухне. Какой же я идиот, что не сообразил заскочить туда. Отличный набор кухонных ножей фирмы «Хаттори» позволил бы мне решить все проблемы буквально играючи.

Если мне их там оставили.

Проверять поздно. Отбиваться нечем. Разве что…

Я сорвал с подзорной трубы накидку, торопливо открутил крепежные винты. Штатив с шумом опрокинулся, когда я полез через окно на крышу, держа тяжеленькую медную трубу под мышкой.

Луддит услышал шум, о чем известила новая серия воплей. Не прекращая завывать, он помчался наверх. Забежав в мансарду, в ярости разодрал кресло (прочная обивка лопнула с треском ружейного залпа), а потом мячиком выскочил в окно.

Удару, который я нанес по балансирующей на крутом скате твари, позавидовал бы любой чемпион-бейсболист. Вурдалак сгинул за срезом крыши, будто его здесь сроду не было. Снизу послышался глухой стук.

– Вот это и называется крутизна в полном значении слова, – пробормотал я и, держась одной рукой за раму, опасливо выглянул вниз.

Встреча моего незваного гостя с тем самым штабелем шлакоблоков закончилась плачевно для обеих сторон. Штабель развалился, а Луддит сломал хребет. Существуй он в шкуре кровососа чуть подольше, имел бы шанс со временем оклематься – как давешняя самка, которую я покалечил о столешницу и добил отверткой. Но он был совсем еще свеженький, сохранивший большую часть человеческой физиологии. Физиологии, основанной на исключительной важности спинного мозга.

Именно этим объяснялась его огромная сила, малая поворотливость и полное пренебрежение к кодексу низших, запрещающему входить в жилище без приглашения. Сейчас человеческая составляющая сыграла с ним злую шутку.

Неся помятую подзорную трубу в отведенной руке, я спустился вниз. Стояла поразительная тишина. Обследование дома и двора показало, что упырей больше не осталось. Лишь поскуливал здоровяк, растекшийся по куче блоков, как Шалтай-Болтай. Понемногу приближался рассвет, и в голосе его слышался нарастающий ужас. Вот ведь парадокс, кто-то боится тьмы, кто-то – света. Разница лишь в том, что страх вурдалаков перед светом куда рациональней, чем страх детишек перед темным чуланом.

Можно было оставить упыря дожидаться солнышка, но у меня имелась еще куча дел. Тратить остаток ночи на то, чтоб сидеть рядом с кровососом, не соответствовало моим планам. Я сходил в дровяной сарай и вернулся с хорошим, надежным инструментом.

– Смотри, это колун, – сказал я. – Видишь, какое длинное топорище? Для того чтобы сильнее ударить. А головка знаешь почему такая тяжелая и тупая? Потому что ею не рубят, а только колют. Главным образом вдоль древесных волокон. Тупой клин легко разрывает их, а вот лезвие обычного топора вязнет, фиг вытащишь. Поэтому топором колют дрова только идиоты. Кстати, мой псевдоним тоже Колун. Смешно, правда?

Упырь оскалился, но это была не улыбка.

Я хорошенько размахнулся и, крякнув, вогнал стальной клин ему в грудину. Вдоль ребер.

«Гранд витара» дожидалась зимнего сезона в персональном закутке полицейского гаража. Когда-то это казалось отличной идеей – тепло, сухо, безопасно. Но сейчас предусмотрительность вышла мне боком. А впрочем, со своей «морозной» аэрографией машина была чересчур приметной. Мне же требовалась анонимность.

Домашняя аптечка, к счастью, уцелела. Была она даже побогаче «полевой» – настолько, что органам госнаркоконтроля показывать ее определенно не стоило.

Наскоро обработав царапины на плече, обколов антибиотиками, гормоном роста – для скорейшего заживления – и заклеив пластырем, я отправился в гараж. К старому доброму «Уралу», спутнику дурной и героической юности. При всей тогдашней бестолковости, помноженной на заносчивость, было во мне что-то светлое и искреннее. Сейчас всего света осталось – три секунды работы ультрафиолетовой лампы, а искренней только ненависть к всяческим рыковым да мордвиновым, вертящим мной как вздумается.

Коляска у мотоцикла была недавно отцеплена и по состоянию здоровья сдана на металлолом – проржавело днище, перестал запираться багажный отсек, истерся до основы дерматин сиденья. Однако без Мурки в коляске не было нужды. Бензина плескалось примерно полбака. Доливать я не стал, хватит и этого. Выкатил «Урал» во двор и откинул подножку.