Инна Живетьева - Вейн

Автобус через Обводную шел, мне было первой выходить. Ну, я и вышла. Как-то глупо все получилось».

«17 октября.

Писать некогда, весь сентябрь ездили на картошку, теперь нагоняем план. Не высыпаюсь. Уже октябрь к концу, а там не успеешь оглянуться – сессия. Боюсь! Особенно «методики». Галина Андреевна преподает, мы ее Горыной Андреевной прозвали. Танька один раз чуть у доски не оговорилась.

В субботу, после лекций, ходили в «Ткани» на Индустриальную. Какой там выбросили голубой крепдешин! Яркий-яркий, в мелкий горошек. Я успела купить. Буду шить платье на новогодний бал. Танька обещала достать выкройку. Чтобы юбка-солнце, вытачки под грудь и вырез мысиком. А еще у меня есть белые «лодочки» на каблучках.

Ходят слухи, что на этот раз бал будет не в актовом зале, а в ДК, раз мы уже третий курс».

«26 декабря.

Не получается связно, не получается!

Мы стояли в коридоре. Окно сплошь в инее. Холодное-холодное. В стекле отражались гирлянды. Пахло мандаринами, их продавали в буфете.

Ему на пиджак прилипло конфетти, мне очень хотелось стряхнуть. Протянуть руку, и… Как будто право такое имею. Не решилась. Приятель его, беленький, с оттопыренными ушами, крутился рядом, хохмил. Виктор разозлился и сказал: «Жека, шел бы ты, погулял». Тот замолчал и покраснел одними ушами. Ушел. А Виктор меня за руку взял. Я испугалась, что тоже, как Жека, покраснею.

– Потанцуем? – говорит.

У меня сердце громко: тук-тук, тук-тук.

В зале было тесно, нас толкали, и он прижал меня к себе. Я виском его дыхание чувствовала. Даже неловко стало. Со мной никто так не танцевал.

Потом пошел меня провожать. А я ведь загадала: если пойдет, то все, что мне кажется, – правда. Жека пытался увязаться с нами, но Виктор его шуганул.

Автобуса долго не было, мы ждали на остановке. Подъехала «тройка», а мы стоим, и кондукторша крикнула:

– Эй, молодые, заходите! Последний рейс делаем.

Я, кажется, все-таки покраснела.

Дура ты, Дашка, ну какая ты, Дашка, дура!

С Новым годом!

С новым счастьем…»

«4 февраля.

Мне страшно. Кажется, внутри надувается огромный шар. Я стала легкой-легкой и вот-вот взлечу. Или уже взлетела? Во сне все время летаю, и не страшно. А проснусь, пугаюсь: вдруг он лопнет? Потому что все слишком… Ну, много. Не помещается во мне. Оно, счастье. Огромное, легкое, воздушное.

Я не верю, что так бывает. Всегда хотела, чтобы было, а вот случилось – и не верю.

Он самый лучший, самый нужный, самый родной – и выбрал меня? Не Таньку, не Ольгу Лозовую, первую красавицу в институте, а именно меня. Он – меня, я – его. Это совпадение, как чудо. Одно на миллион. Разве так бывает?

Получается – да.

А как жить, если шар вдруг лопнет? Как жить, если знаешь теперь, какое оно – счастье?»

Юрка рывком перевернул страницу. Получается, мама любила не только его отца? Был еще другой мужчина?

«2 марта.

Шли вечером из кино. Поздно, я торопилась, а Виктор хотел прогуляться. Погода такая хорошая, тихо-тихо, и снег крупными хлопьями. Но времени-то уже много! Я рассердилась, говорю: «Меня родители ругать будут!» А он засмеялся: «Дашка, какой же ты еще ребенок!»

Обидно стало. Подумаешь, всего на один курс старше! Ну, слово за слово…

До калитки проводил и ушел. Даже не оглянулся, вошла я в дом или нет.

Сижу и думаю: а вдруг больше не позвонит? Вообще никогда. Страшно. Но как-то… Ну, как в детстве в темной комнате. Когда и жутко, и понимаешь, что ты дома, кругом родное, знакомое. Так и сейчас. Я боюсь, но знаю: он позвонит. У нас все будет хорошо.

Странно, но Виктор на самом деле кажется старше, и не на один год. Он увереннее, иначе смотрит на людей и запросто, как с однокурсниками, разговаривает с преподавателями. Удивляется, что мне неловко. Говорит: деление формально, захочешь – через несколько лет сама придешь на кафедру, и разве от этого перестанешь быть нормальным человеком? Я умом понимаю, но вот так, как он, не могу.

И проблемы Виктор тоже оценивает по-другому. Как взрослый – детские. Нет, не так. Вот, допустим, я знаю, что по сравнению с болезнями близких все мои институтские огорчения – ерунда. Но папа сейчас чувствует себя хорошо, с мамой все в порядке, и я из-за тройки расстраиваюсь полной мерой. А Виктор – нет. Он говорит, нельзя отменить только смерть, все прочее – проходит. Он на самом деле так живет! Он… свободнее, да. У нас у всех есть правила и ограничения, везде – дома, в институте (особенно – в институте!). И мы соблюдаем их. А для Виктора это как игра. Условность. Кажется, он знает нечто более важное, чем все мы. Но что?

Мне тоже хочется быть такой же свободной, но я – как шахматная фигурка на доске, привыкшая мыслить в черно-белой плоскости. И только рядом с Виктором ощущаю: мир не ограничен этими квадратиками».

«7 марта.

Конечно же, он позвонил! Позвал к ним в институт на вечер. Зашел к папе и отпросил меня. Так и сказал: «Здравствуйте, я Виктор Зеленцов. Даша, наверное, про меня говорила. Георгий Константинович, вы не будете против, если я сегодня приведу Дашу к двенадцати?» Я думала, не отпустят, но папа…»

Юрка разлепил следующие страницы, и ему на колени выпал пожелтевший листок. Разгладил его на столе. Кажется, схема. Улица, с одной стороны нарисован корявый домик с оконцем и трубой. С другой – кособокая многоэтажка. Обводная? Похоже. Вот и перекресток, магазин на углу. Остановка. Крестик посреди дороги взят в кружочек.

Оглушительно забилось сердце. То самое место, где погибла мама.

Кто это нарисовал? Точно не дед. Может, в милиции? Но зачем? Почему спрятано в дневнике?

Юрка потер лоб и поднял голову. В берлоге уже стемнело. Он щелкнул выключателем настольной лампы, и желтый круг высветил разбросанные фотографии. Улыбалась девочка Даша, короткие косички торчали из-под берета. Студентка-первокурсница серьезно смотрела в объектив. Мама, прижимая к груди сверток, стояла на ступеньках роддома.

Зачем она пошла ночью на шоссе?!

Юрка торопливо листнул дневник, замелькали страницы: Виктор держал ее за руку в кино, Виктор водил в кафе, Виктор сказал, Виктор сделал… А потом началось странное.

«17 марта.

Пишу и сама себе не верю. Он знал, что я не поверю. Отпросил меня у папы на последний сеанс, а сам повел к Обводной. Говорит, не бойся, если меня долго не будет. Я засмеялась. Думала, розыгрыш.

Мы ждали, когда машин станет поменьше. Почему-то было очень весело. Виктор рассказывал смешные истории. Грел мои руки в своих. Говорил, что я в желтой шапке похожа на озябшего цыпленка. А потом сказал: «Пора!»

Вышел на дорогу, помахал мне. И исчез. Совсем. Я сама это видела! Вот только что стоял. И нету. Только снег идет. Проехал грузовик, осветил фарами улицу, а Виктора не было. Я подумала, что сплю. Ущипнула себя, сильно-сильно. Стало больно. Я испугалась. Никого кругом, магазин уже не работает, и на остановке пусто. Из-под фонаря выйдешь – темно. Только там, далеко, в пятиэтажках, свет. И я стою. Так жутко! Будто одна на всей планете, а Виктор пропал неизвестно куда и никогда больше не вернется.