Крис Эвас - Свет пылающих теней

Эльф выдержал паузу, оглядев строй. На Элвине он задержался, и юноша встретился с ним глазами. Майор отвел взгляд и назвал последнее имя:

– Харкон!

Волны глухо бились о борта корабля.

– Рядовой Харкон!

Угол паруса оборвался, заполоскав на ветру.

– Рядовой Кестер Харкон!

«Черный Шип» приподнялся на большом гребне волны, потом скользнул вниз. Из-под бушприта взлетели брызги, окатившие всех собравшихся, но никто даже не шевельнулся, чтобы утереть лицо.

Майор взметнул к небу выхваченную из ножен саблю. Четверо солдат, стоявших наготове, подняли первое тело и подтащили к борту.

Откуда-то из поднебесья, с верхушки грот-мачты, донесся унылый, жалобный вой. Голос принадлежал эльфу Тиулу Горному Роднику. Сородичи называли его дииова грусс. Некогда, побратавшись с чрезвычайно могущественным серебристым волчьим дубом, он окончательно слился с природой. Взять Тиула в их экспедицию решила госпожа Рыжая Сова. Возможно, в качестве еще одного «проехта», по выражению Йимта. Элвин понятия не имел, можно ли что-то сделать для этого эльфа. Дииова грусс как будто существовал в собственном, отдельном мире. Иногда он просто сидел и смотрел в пространство, а иногда, во время погребальной церемонии, взбирался на грот-мачту, сделанную из ствола Черного Шипа, и завывал оттуда.

– Ишь как голосит! У меня аж пауки под шкурой заползали, – шепнул Неваляшка.

Элвин и сам испытывал подобное ощущение, однако, по его мнению, причиной тому являлись не столько стенания потерянного эльфа, сколько ожидание предстоящей развязки.

Майор Стремительный Дракон дал отмашку. Солдаты перевалили тело через борт. Одновременно весь полк произнес слова их клятвы. Последнее горькое прощание, которым они привыкли дорожить, как дорожат старым шрамом.

Первый сверток рухнул в волны. Всплеска за воем ветра почти никто не услышал. Солдаты подобрались и застыли. В воздух взлетели ледяные сполохи. По воде, потрескивая от рвущейся наружу силы, разбежалось черное пламя. Из пламени вынырнула тень. Ее тоскливые вопли эхом отдались в душе каждого из находившихся на палубе. Резко похолодало. Корабль накрыл туман, дыхание вырывалось клубами пара. Море приняло следующее тело, и морозный огонь разросся. Черные языки плясали на бортах, окружая солдат холодным кольцом. Страдальческие крики второй тени слились со стенаниями первой. Перед мысленным взором Элвина помимо его воли предстали черная гора, изуродованные деревья и сама Темная Владычица. Судя по всему, видение явилось не только Ренвару. Некоторые проливали слезы. Другие смеялись. Иные зажмурились и бормотали молитву.

Третье тело отправилось за борт, породив третью тень. Ее вопли ужаса разнеслись над кораблем, в то время как стоны первых постепенно утихали. Так бывало всегда. Сперва боль и страх, потом, когда убитые смирялись с постигшей их участью, – тоска и, наконец, холодное, мертвое спокойствие.

Руки, руки тянулись к Элвину, манили его. Он смотрел во все глаза, но собственные руки держал по швам.

«Иди к нам!»

Делалось все холоднее, туман обращался в кристаллы льда. Людей начинала бить дрожь. После церемонии они пожалуются друг другу на холодный ветер. И все с готовностью закивают.

Элвин молча разглядывал тени.

Через борт перевалили последнее тело. Рядовой Харкон. Юноша набрал в грудь морозного воздуха, ожидая четвертой вспышки ледяного пламени, вопля, прощального зова призраков...

Ничего не произошло.

Солдаты ахнули. Никаких сполохов. Никаких стонов. Тени медленно истончались, и по мере их таяния становилось все теплее. Наконец они исчезли вовсе. Элвин переглянулся с Йимтом. «Что это было?!»

Люди зашумели, зашевелились.

– Спокойно! – рявкнул гном. – Кому-то почудилась команда «разойдись»?

Порядок восстановился, правда с большим трудом.

По рядам пробежал шепот:

– Это же Харкон, тот самый, у которого тень сгорела!

– Говорят, он минут пять орал, пламя сожгло его душу!

– А вдруг это заодно и клятву разрушило, а?

В ответ слышалось только завывание ветра, перемежавшееся со стенаниями потерянного эльфа.

* * *

Корабль поплыл дальше, а бренные останки четверых солдат опустились в темные морские глубины. Стайки рыб бросались врассыпную от проносившихся мимо тел. На последнем мешке швы разошлись, открыв лицо рядового Кестера Харкона.

Огромная серая масса поднялась из пучины навстречу тонущим трупам.

Кто-то подплыл по очереди к каждому свертку, однако надолго возле них не задержался. Добравшись до четвертого трупа, завис над ним, точно приглядываясь внимательнее.

Глаза солдата открылись, повернулись в глазницах и увидели существо.

Рот Харкона распахнулся в вопле, вода хлынула ему в легкие. Тварь прянула вперед, ухватила бойца мощной пастью и устремилась вверх, замедлив подъем лишь у самой поверхности.

Стиснув челюстями тело рядового, существо поплыло следом за «Черным Шипом». То, что осталось от человека, бывшего некогда Кестером Харконом, разрывалось в беззвучном крике.

* * *

На вершине горы шумел в холодном ночном воздухе черный лес. С неба моросил мелкий дождь, переходивший в мокрый снег. Вспышки молний искажали и без того корявые тени деревьев. Деревья притягивали разряды, вздымая ветви, будто в мольбе.

Ударила новая молния, и угольно-черный ствол одного из растений разлетелся на острые осколки. Отливающие металлом листья взвились вверх, рассекая ночной ветер. Морозное пламя вспыхнуло на макушках деревьев, густой ихор пополз из открытых ран, заливая все вокруг маслянисто-черной жижей. Хлопья снега с шипением падали на скалу, одевая ее колючим льдом, пока вся вершина не заблестела в ночи хрустальным панцирем.

Под землей змеились корни, впиваясь в породу. Сколько бы деревьев ни погибло от молний, их собратья продолжали всасывать энергию. Трещины в дрожащих склонах раздавались все сильнее, образуя пропасти, растущие вглубь и вширь. Первобытный рев доносился из их глубин. Корни вгрызались в камень.

Ее лес, алчущий и яростный, раздирал гору на части.

Темная Владычица замерла посреди черных стволов. Ее фигура, плотно закутанная в плащ, почти сливалась с окружающей тьмой. Поблизости от Нее молнии в землю не били.

Если Она и испытывала сострадание к отпрыскам серебристого волчьего дуба, связанного с Нею на протяжении многих веков, древняя эльфийка ничем не выдавала собственных чувств. Жизнь в столь холодном, неприютном месте не обходится даром, и деревьям приходилось жертвовать собой ради повелительницы.