Виктор Яманов - На границе вселенной. Шёпот звёзд

По пути на завтрак следующего дня мы обнаружили, что подлетаем к совсем необычной планете. Дети выстроились в ряд у иллюминатора и разглядывали её. Впереди нас была сотня других космических кораблей и все разные. Одни напоминали животных, типа кальмара или кита, другие имели форму круглой горы, как наш корабль. Они были разных размеров: от мелких орбитальных катеров до огромных межзвёздных лайнеров. Множество рядов космических кораблей стремились к планете, а какие-то улетали от неё.

У планеты не наблюдалось облаков, поэтому можно было разглядеть множество огней. Материков я тоже не заметил, словно она единый серый город, куда хочет попасть весь народ с кораблей. Суда пересекали голубое защитное поле вокруг планеты, оно раскрывалось большими окнами при их приближении.

Доктор нас заметил и тоже подошёл к иллюминатору. Стоя за спинами детей, он громко объявил:

– Мы должны свершить посадку на планете Домирон. После взрыва некоторые отсеки корабля повредились, и мы встанем там на ремонт. Выходить буду только я, и некоторым людям придётся зайти к нам для ремонта помещений. Вы не должны выходить из своих кают, пока здесь будут находиться рабочие. Запас еды и воды вам будут выдавать в столовой на завтраке каждый день, выходить можно будет после звонка вечером. Если кто-то выйдет днём, будет дежурить в туалетах до конца года! Всем понятно?

Дети, в том числе и я, молча кивали головами. Гемилион с улыбкой добавил:

– Замечательно. Мы прибудем на Домирон ближе к вечеру, поскольку здесь нужно соблюдать минимальный скоростной режим из-за пробок. Это значит, что после обеда вы все должны сидеть по каютам, не обязательно в своих, но так, чтобы я не видел, как вы ходите туда-сюда. Если пошли к друзьям с утра, то сидите там до вечера.

Дети снова закивали.

После объявления доктора все пошли на завтрак. Мы с Валекианом сразу нашли, где сидит Куагон, и спешно подсели к нему. Он был чуть старше нас. Рослый темнокожий парнишка выделялся на фоне множества бледнолицых детей. На его лице непропорционально совмещались пухлые губы и небольшой нос.

Мой сосед наклонился к нему и шёпотом спросил:

– Куагон, ты умеешь управлять кораблём?

– Умею, а тебе зачем? – Куагон недовольно нахмурил брови.

– Приходи после обеда в нашу каюту, и мы всё расскажем.

– Вы мне не нравитесь, ребята. Но я приду. Всё равно делать нечего, – ответил Валекиану парень, продолжая есть.

На обеде я уже сидели вместе с Элиз и также позвал её в свою каюту после того, как мы набрали еды. Она поблагодарила за приглашение и обещала прийти. Прошло чуть меньше недели с момента её прибытия на «Гемиль», и она по-прежнему не задавала почти никаких вопросов. Было видно, что грустить Элиз стала значительно меньше.

Мы собрались в каюте вчетвером и дождались посадки корабля. «Гемиль» сильно трясло при входе в атмосферу, но несмотря на это, приземлились мы достаточно гладко.

Вскоре раздался звук открытия шлюзов, что значило: доктор ушёл. Мы с Валекианом разделились: он рассказывал Куагону на общем языке, а я Элиз на амаранском. Мы поведали им о том, куда пропадают дети и об экспериментах доктора, затем рассказали наш план. Я утаил то, что сыворотку он делает из моей крови, чтобы ребята не отвернулись от меня и не сочли опасным. Мне крайне не хотелось повторения последствий «фокуса с лягушкой», а это было ещё жёстче, ведь умирали люди отчасти по моей вине.

Куагон заверил нас, что, если я сниму с него ошейник и устраню доктора, он сможет развести детей по домам, или куда они сами захотят. Он сотни раз видел, как Гемилион управляет кораблём, и заверил, что это «проще простого», нужно только знать координаты конечной точки маршрута. Каждое наше приземление записывалось в бортовом журнале, который всегда лежал в рубке.

Элиз согласилась бежать только вместе со мной и только не на Амаран. Там у неё не оставалось больше ничего, кроме ужасающих воспоминаний. Я обещал ей, что мы сможем выбрать любую понравившуюся планету. Вчетвером мы решили, что каждый день будем приглашать других двоих – троих ребят, чтобы рассказать наш план и договориться. Мы сможем осуществить план, только если ошейники будут сняты со всех.

Когда мне удавалось посмотреть в иллюминатор, из него виднелась лишь серая стена, людей было не видно. «Гемиль» простоял на ремонте в Домироне почти две стандартных недели, и за это время мы с Валекианом успели договориться со всеми. Каждое утро мы звали в каюту нескольких ребят. Возражения, конечно, были у половины ребят, они не хотели возвращаться на свои планеты. Но умирать от экспериментов доктора тоже никто не хотел, и мне пришлось пообещать, что они смогут сами выбрать планету для новой жизни.

Мы взлетели с Домирона с обновлениями в устройстве корабля. Доктор решил добавить одну капсулу эвакуации для его же безопасности. Нам он строго-настрого запретил подходить к ней. Инвентарную комнату снабдили цифровым замком, и туда теперь тоже запрещалось заходить без разрешения. Ещё пару дней мы скитались по открытым просторам космоса, и я всё думал, как же избавиться от Гемилиона.

Он снова стал вызывать к себе детей после завтрака. Они говорили, что он готовит их к какому-то исследованию, и они боялись, но обещали не подавать виду перед ним. В один день он позвал и меня.

Гемилион осмотрел мои раны и сказал, что они почти зажили, значит, через пару дней можно будет надеть ошейник. Я в ответ кивнул, а сам подумал, что надо действовать быстрее. Доктор перевязал меня новыми бинтами, а затем посадил для взятия крови на кушетку. Он забрал так много, что я почувствовал сильную слабость. У меня кружилась голова, поэтому он лично отвёл меня до каюты. Обдумывать план не осталось сил, я мгновенно уснул и проспал так до ужина.

После последнего приёма пищи мы с Валекианом думали, как же обезвредить доктора. Поскольку он значительно больше каждого из нас, мы сначала хотели подговорить пять старших мальчишек, и всем вместе наброситься на него в лаборатории. Но нет, нужно идти уже без ошейников, а незаметно днём это не сделать. Ночью он спал в своей каюте, вход в которую осуществлялся только по паролю. А раскодировать дверь без лишнего шума у нас точно не получилось бы. И тут меня осенило! Если дети умирали от сыворотки, сделанной из моей крови, то что будет если доктору ввести мою кровь?

Старый вариант сыворотки мне точно не получилось бы достать, а от новой он мог не умереть. Я не стал обсуждать этот вариант с Валекианом, а только сказал, что мне нужно проверить одну теорию. В моём сознании снова всплыла картина «фокуса с жабой», и последствия осознавались чётко. Друг мог испугаться, чего я опасался больше всего.

Доктор всегда испытывал свои препараты сначала на мышах разных видов. Мыши находились в отдельной комнате, за ними ухаживала девочка по имени Сарин, самая младшая из нас, ей было около семи стандартных лет. За завтраком я подсел к ней и попросился сходить с ней к мышам во время её дежурства. Она удивилась, но после объясния, что это нужно для прекращения исследований, она согласилась.