Алексей Лавров - Тень души

Мне почему-то казалось, что душ это когда вода льётся сверху, а тут струи ударили со всех сторон. Я запретил себе охать или вздыхать. Аппарат вон кто-то испытывал в грязи, снегу и в воде при минус сорока и плюс пятидесяти. И мне ничего не сделается за какие-то пять минут.

Кстати, плюс пятьдесят маловато будет. Значит, в сауну с экзо уже нельзя, а жаль. Зато можно сразу в прорубь… только вопрос, как у него с плавучестью.

Мама сказала выходить. Растёрла меня большим пушистым полотенцем, принялась помогать натянуть шорты и майку. Тут-то я и получил ответ на вопрос, как влияет обруч на мой экзо. Обруча у меня на голове не было, и я отчётливо ощутил разницу.

Скелет начал тупить и сопротивляться, то есть мне сначала нужно было прикладывать усилие, преодолевать сопротивление, и с небольшой задержкой агрегат подстраивался под движение. Значит, обруч каким-то образом прямо передаёт экзоскелету, что я хочу сделать? Очень интересно!

Мама не разрешила надевать обруч на влажные волосы, и к себе в комнату я прошёл походкой контуженого робота. Уселся на стульчик ждать, пока высохнет голова, а мама с пульта поставила мне развивающий фильм – картины под классическую музыку.

Показывали в основном натюрморты, а играли бодренькие скрипичные концерты. Моцарт, кажется… надо будет у мамы спросить. Картины тоже воодушевляли – фрукты, окорока, один раз даже сосиски. Кажется, скоро обед… только спрашивать не надо, мама сама скажет.

И действительно, как закончился фильм, пришла мама, надела мне на голову обруч и сказала, что пора обедать. Взяла за руку и повела в столовую. Мы прошли немного по коридору и пришли в уютную комнату. Там имелся собственно застеленный скатертью стол со стульями, на стене слева висел большой экран. Показывали красивые пейзажи под симфонический оркестр. Напротив входа большое окно.

А в стенке справа была дверь, из неё выглянула чёрненькая Ася и спросила, можно ли подавать. Мама сказала, что можно, и провела меня к столу. Я уселся, мама расположилась с другой стороны. По её примеру я заложил за отворот футболки салфетку, и вскоре Ася принесла первую перемену.

Мама сидела строгая, ровная. По её виду мне стало ясно, что разговор лучше не затевать. Я тоже сидел прямо, просто физически не мог сутулиться, и, сохраняя покер-фэйс, старательно за ней повторял.

Блин! Ей-то ничто по идее не мешало наклониться к тарелке и не тащить ложку на верхотуру! И при этом ещё нельзя ставить на стол локоть, вообще нужно высоко его не поднимать. И ложку держать пальцами, этак изогнув кисть.

Потом Ася принесла второе, дошла очередь до вилки и ножа. Мама не делала мне замечаний, казалось, что совсем на меня не смотрела. Только глаза её по-доброму улыбались. Я почувствовал себя уверенней, посмотрел на ситуацию в целом.

Вот родился я… или очнулся, неважно. Начал говорить и ходить. Теперь потихоньку начинаю осваивать большой мир. Мир, где мне предстоит как-то жить и что-то делать. И что-то во мне говорит, что мир моему появлению ни разу не обрадуется.

Просто забавный уродец в экзоскелете. Будут брезговать, насмехаться, и все вместе жалеть… кто искренне, кто притворно…

Мама словно прочитала мои мысли на моей физиономии и продемонстрировала, что уж дома-то жалеть меня никто не будет. Для начала велела помочь Асе убрать со стола, а потом вымыть посуду.

После обеда я вернулся в свою комнату, где, сидя на стуле, смотрел обучающие фильмы. Потом были английский и русский с репетиторами. Немного поиграл до ужина, представляя себе, что когда-нибудь смогу так же сражаться в реальности.

После ужина я снова вымыл посуду – похоже, отныне это моя работа – снова пострелял и подрался в виртуале, и, наконец, этот бесконечный день закончился.

Утром спозаранку принесло моложавого доктора. Врач с мамой нацепили на меня доспехи, я по памяти принялся выполнять разминочный комплекс. Доктор иногда подсказывал, поправлял, но в целом выглядел довольным.

И я в конце разминки спросил чисто из интереса:

– Борис Петрович, а я смогу плавать в экзоскелете?

Он нахмурился и обратился к маме:

– Разрешите нам поговорить вдвоём.

Она молча вышла. Я едва сдерживал интерес – что ж это такое секретное доктор хочет мне сказать? Врач помолчал, хмурясь, и заговорил, не поднимая глаз:

– Старик, я мог бы сказать, что, конечно, сможешь плавать… будь тебе меньше лет, я бы так и сказал. Но я вижу, ты серьёзный парень, и… нет хуже проклятья, чем напрасные надежды.

Он вздохнул и продолжил глухо:

– Ты никогда не сможешь плавать, драться, скакать на лошади… Твой экзо просто вот такое инвалидное кресло. Знаешь, люди в инвалидных креслах тоже не могут плавать…

Врач вдруг посмотрел мне в глаза и добавил строго:

– И они благодарны богу за их вот такие единственные жизни. Просто научись жить… э… вот так.

Я слушал его с неподвижным лицом. Заставил себя проговорить:

– Да, доктор, я постараюсь.

– Вот и хорошо, – пробормотал он смущённо и продолжил преувеличенно бодро. – Ну, ты сейчас в душ?

– Да, Борис Петрович, – ответил я вежливо. – Спасибо вам.

Доктор вышел, и зашла мама. Она за руку отвела меня в душ. Я разделся и встал в кабинку. Ударили струи, вода освежала, бодрила, будоражила… а мне было всё равно. Главное, что под душем мама не увидит слёз на моих щеках.

Из душа я вышел со спокойным лицом. Сам шагнул навстречу суровой реальности. И настоящая жизнь началась практически сразу. Вообще моя жизнь шла строго по расписанию, в определённое время я занимался с репетиторами, делал гимнастику, принимал контрастный душ, чистил картошку, мыл и резал овощи и прочее, заодно постигая азы приготовления пищи, а после завтраков, обедов и ужинов мыл посуду…

Мама учила меня вышивать, чтоб занять руки и освободить голову, ну и чтоб умел в жизни пуговицу пришить или носки заштопать. За этим кропотливым занятием слушал аудио-лекции по учебной программе. Она часто сидела со мной и рассказывала о моей прошлой жизни и жизни вообще.

Я, наконец, невзначай выяснил, что её зовут Ирина Сергеевна, она преподаёт в институте Историю культуры и Философию, только сейчас в отпуске за свой счёт по уходу за непутёвым мной. Папку звать Дмитрием Олеговичем, он инженер-математик, познакомился с мамой ещё в студенческие годы у каких-то знакомых. А деда зовут Сергеем Васильевичем, он просто важный и богатый дядька, и чем занимается, никому неизвестно.

Дед признал мои очевидные успехи, согласился так же признать наличие каких-то мозгов у моего папки и хотел даже подарить ему наш дом. Но отец твёрдо отказался и предложил дом ему продать. Дедушка, тяжко вздыхая, выразил крайнее удивление, что у этакого идиёта сынок такой умненький я, махнул рукой и сказал, что хрен с ним, каждый сам кузнец своего несчастья.