Влад Волков - Песнь кинжала и флейты

Туман был уже здесь. А Вир нет. Брат не успел вернуться, один или с этой своей Виолой, с которой никогда не мог даже внятно поздороваться, а тут вдруг решил погеройствовать. Маленький ровный нос всхлипывал, слёзы опять дождём катились вниз по нежным щекам. Торчащие верхние резцы нервно покусывали губы, а ноги будто отказались сходить с места.

Это не было каким-то магическим таинственным параличом, вызванным туманом. Просто горечь от мыслей про Вира, не успевшего вовремя домой, оглушала и обескураживала настолько, что мешала уже здраво соображать и даже двигаться. Казалось, она вот-вот рухнет в обморок, но оглядывающие комнату в тусклом свете, будто в гулких сумерках, глаза наткнулись на оставленный с утра футляр его флейты.

Вереница воспоминаний завертелась каруселью. Как он помогал ей залезать на верхние полки, когда мама ещё была жива и в доме всё было красиво да прибрано. Как учил играть на красивой свирели. Как защищал от отца, получая нередко вместо неё. И при этом повторял вновь и вновь, подставляя себя под удар, даже если Ди и вправду была в чём-то виновата.

Он научил её жечь сахар в карамель, она едва не спалила дом, но Вир взял всю вину на себя. Ей достался выговор за поведение, а ему десять розг, рассекающих кожу. Он покрывал её воровство, когда какой-то торговец замечал, как девчонка сунула себе в карман платья яблоко или мандарин. Брат всегда выручал и никогда не ругался.

Лет в девять её это даже раздражало. Он никогда не кричал на неё, не велел там постоять в углу, подумать над своим поведением. Не утверждал, что она что-то делает неправильно. Не будь он столь добрым, может, она и не выросла бы воровкой, которой потакают да во всём покрывают. Но, конечно, в своих привычках винить Диана могла только себя. А брата же возвышала идолом, в настоящий культ обожания и сестринской любви. Может, даже чуть большей, чем следовало бы. И жизни своей без Вира она, разумеется, не представляла.

А теперь с каждым мгновением, что он не забегал в дом, становилось всё больнее и больнее от мысли, что он, может, вообще не придёт. Оставалось думать лишь, что Виола или её семья его впустила, что у них там есть безопасное убежище, тоже какой-нибудь тайный погреб. Откуда вообще Вир мог знать, что они только в пристройке хранят припасы, если даже ни разу не был в гостях и толком не общался с самой Виолеттой? Слабый лучик надежды пронзал ледяную тьму отчаяния, казалось, ставшей безразмерной бездной внутри неё.

Вирбий всегда был для сестры авторитетом и героем. Он промывал ей волосы, дрался с мальчишками, которые отпускали в её адрес всякие шуточки или дразнили. Он заботился о ней, не покладая рук. Когда не занимался её обучением, то зарабатывал для них деньги игрой на свирели. А теперь даже она осталась брошенной дома, в то время как владелец инструмента пропал без вести. Растворился в серой зловещей дымке.

Страх подвести надежды брата помог сдвинуться с места и вновь задышать после приступа отчаянной сдавившей всё паники. Ноги едва не подкосились, но Диана всё-таки не упала. Она выстояла перед собственными опасениями, лелея надежду на лучшее. Если Вир просто не успел домой, но где-то спрятался, значит, он до смерти, больше всего на свете где-то там сейчас беспокоится о ней. Чтобы она выполнила все его указания, чтобы она всё сделала правильно. И спряталась в погребе.

Ножки в высоких сапожках сдвинули красный толстый коврик с ромбовидным расплывавшимся рисунком бесконечных завитков и переплетений. Затем маленькие девичьи пальчики кое-как подняли плоскую плиту хода в погреб. Она десять раз предлагала привинтить к нему какую-нибудь ручку, но брат всегда был против, мол, сразу станет заметно, а погреб должен быть вот таким тайным укрытием. Будто тот мечтал или просто надеялся, что это однажды им пригодится. И вот тот день настал.

Открыть ход вниз было непросто, но всё же даже её худенькие ручки были хоть как-то натренированы в процессе лазания по деревьям и крышам. Вир всё обещал уделить побольше внимания её подготовке. Научить отжиманиям и всему такому, но в итоге большая часть их ночных забав оборачивалась погоней по городу да умением использовать подручные средства себе в помощь.

Иногда он, например, одолжив топор у соседа-минотавра, учил её колоть дрова на растопку. Давал те или иные жизненные советы, которые знал сам и считал действительно стоящими. Периодически, ещё с раннего детства, брат с сестрой соревновались между собой в чём угодно: прыжки в длину, забег по улице до определённого объекта, лазанье по дереву в парке или в окрестном лесу, куда выбирались на прогулку. И все эти воспоминания мучительным всплеском ранили её сердце, заставляя сильно волноваться о Вире.

Нырнув вниз с припасами в скором времени, закрыв ход плитой, Ди оказалась почти в кромешной темноте. И прильнув к узенькому зазору, девчушка наблюдала, как сквозь щель под дверью в их дом проникает седой туман, постепенно заполняя собой всё пространство.

Иногда снаружи слышались чьи-то крики, иногда гулкие удары, будто падало что-то тяжёлое. А самыми зловещими звуками был шелест и скрежет, прорезавшие тишину раскатами звука столь мерзостно и ни на что не похоже, что Диана не могла даже вообразить, что же происходит там, на улицах квартала.

Это не было похоже на точку когтей, как если бы какой-то зверь скоблился вовнутрь. Скорее это напоминало, как иногда, когда кто-то нервничает, он перебирает пальцами по ровной поверхности, постукивая друг за другом. Так и здесь, только целый ворох синхронных или почти одновременных таких звуков, подобных перестукиванию маленьких полых молоточков по каменной кладке и иногда по черепице крыш.

Тело её тряслось, а глаза уже не могли разглядеть очертаний комнаты. И так было темно из-за запахнутых ставень, так ещё теперь и этот морок не пропускал те солнечные лучи, которые прежде находили для себя самые маленькие щели, подсвечивая пространство и скромный интерьер.

После смерти отца они почти не обзаводились новой мебелью. Деньги шли на другое, чаще всего на новую одежду. Где-то в двенадцать Ди совсем отказалась от платьев, перейдя на лиф или блузу с корсетом или же вот такие обтягивающие наряды из кожи. Вир тоже вырастал из своих рубах, присматривал жилеты и камзолы, иногда курточки попроще, иногда что-то более солидное, ведь играть приходилось и для элитных господ в центральных трактирах города. Внешний вид не должен был отталкивать от себя или создавать впечатление бедняка. Хотя давить на жалость, дабы дали монет покрупнее, иногда тоже было тактикой местных попрошаек, но брат с сестрой всегда считали себя выше этого.

Она вновь пустилась в воспоминания, и перед глазами возникло его совсем тогда ещё юное лицо. «Крутая! Стащила и молодец!» – звучал его голос, когда она показала ему припрятанную горсть белого вытянутого винограда. Ди знала, что брат не будет ругаться, а разделит с ней угощение. Тогда они сидели в парке, бросали камушки «лягушкой» на пруду, чтобы те отскочили от водяной глади хотя бы трижды, отрывали ягоды и беззаботно радовались жизни. Хотелось бы вернуть те времена… Но тем больнее становилось от мысли, что его нет рядом.