Влад Волков - Песнь кинжала и флейты

Им, наверное, Ди и воспользовалась в экстренной ситуации. Выживала, как могла, хотя теперь в голову приходили другие и чуть менее кровожадные варианты. Например, кольнуть кинжалом тому в глаз. Но помогло бы ей это вырваться? А если бы он так и держал её, несмотря на колкие пронзающие раны, оставляемые у него раз за разом на лице? Что если свершённое полукровкой было единственным выходом и единственным её шансом на спасение? Не факт, что другие возможные способы самозащиты убили бы рослого эльфа, но череп бы тому точно не разорвало на мельчайшие куски.

Часть из них по-прежнему были на ней. Что-то на шее, в волосах, на одежде. Она была покрыта кровью и ошмётками, тяжело дышала, опасалась пошевелиться из-за боли в ранениях, но ощущала себя сейчас живой. Такой, какой её хотел бы видеть Вир. Сильной, сумевшей за себя постоять. Может, не победившей в драке, но применившей хитрость и смекалку. Хотя бы не сдавшейся, что уже было довольно неплохо.

Она ведь искренне пыталась помочь. Спасала Фариса, а по итогу подставила отвлекшегося на себя Хагора. Банда вернулась не целиком, и это исключительно её вина. От этого становилось только больнее. Страдания физические переплетались с муками душевного рода. Ди уже не чувствовала угрызений за убийство капитана стражников: это было законом выживания – или ты, или тебя. А вот за смерть полуорка совесть теперь ещё просто адски мучила.

И она уткнулась в поджатые коленки, обхватив их руками, из которых так и не выпустила свои клинки. Зарыдала что было сил и вскрикнула, насколько её хватило. Это даже, на удивление, помогло. Стало легче от выхода эмоций. Самую чуточку, но всё-таки легче. Свидание с миром мёртвых пришлось в этот раз отложить. Вместо себя она туда отправила кое-кого другого. Даже двоих.

И с этим ей приходилось отныне жить. Принять и двигаться дальше, потому что не всё вокруг всегда происходит так, как хочется нам. Планам, желаниям и мечтам не свойственно сбываться. Всё крутится само по себе, по сложным и иногда безумным абсурдным законам. А мир вокруг в разы куда более жесток, чем порой это кажется. Но быть в этом мире свирепых безжалостных хищников слабой и беспомощной добычей Диана Лафо теперь совсем не хотела. Это она для себя решила уже окончательно, ясно и чётко.

Слёзы катились вниз по щекам, капая на кожаные штаны, стекая с них на плиты каменного пола, разрисованного символом солнца. На плечи легли хрупкие детские ручки. Это Лилу радовалась её возвращению, подбежав и обняв сзади за шею, как получалось. На ощупь, убрав кинжалы по ножнам, она коснулась её пальцев своими, чувствуя, сколь горячая кровь у гномов, столь тёплыми были девичьи маленькие кисти у юной чародейки.

– Выползла всё-таки! Выкарабкалась! – где-то рядом раздавался журчащий медвежий тембр Брома. – С боевым почином тебя, деточка. Был у меня, значит, брат один… – сел он рядышком.

– Не смей со мной даже разговаривать после того, как бросил! – рванула она торсом в его сторону, несмотря на всю боль, и затрясла за грудки, сверкая яростью в своих сиреневых заплаканных глазах.

– А я что? Я ничего! Я Бром Дерзкий Гром, деточка! Я открыл портал! Как вы будете в него добираться, уже не моего ума дело, – оправдывался тот. – Я ни за кого здесь ответственность не несу. Вы сами все на всё подписались! Если б я твоему «ухажёру» тому огнешар какой в зенки его зафенделил, я б, может, сам в обморок уже рухнул от бессилия. И бросили бы меня уже вы!

– Мы бы никогда тебя не бросили! Правда же? – поглядела она на Лилу.

– А мне почём знать? – кряхтел норд, вырываясь. – Я тебя впервые вижу, деточка. Мы сколько знакомы? Полчаса? Час? От силы полтора, с учётом того пандемониума, что вы устроили. Мне-то откуда знать, вонзишь ты мне нож свой под лопатку, чтобы мешок с ценностями забрать, или спасать удумаешь? С чего я тебе, воровке уличной, доверять-то должен? А? Я и брать-то тебя не хотел, зачем мне флейтист в команде.

– Устроил там всё ты, между прочим, – пнул его сзади Фарис. – Плавить решётку удумал, время терять. Потом нырял в чан с кольями, нашёл время! И всё равно потом пошли, как Хрисс планировал. Нет бы сразу плану следовать, кабачок ходячий! А она держалась вполне неплохо для первого раза.

– Я тебя сам сейчас в патиссон какой-нибудь превращу, понял, ты? У вас в Таскарии, небось, кабачки даже не растут. Одни тыквы да смоквы! Понаехали тут в наши эльфийские края чернобровые красавцы! Кхе! – возмущался он так нелепо, будучи гномом племени нордов, что у Стефана разыгрался приступ громкого смеха.

– А про неё ты не забыл? Зайчишка-трусишка, – сверкнул здоровым глазом таскарец на хохочущего монаха.

– Да, прошу прощения, – унял тот улыбку и ринулся к сидевшей израненной девушке.

– Не трогай меня, ты! – затряслась она, выпустив гнома и размахивая руками, но ощущала, как рана на бедре потихоньку начинает затягиваться, ощущая некое тепло от сверкающей белым светом ладони.

– Я же хочу помочь, – напевно щебетал тот виноватым голосом, отгоняя прочь Лилу от подруги.

– Я тоже хотела помочь… – обняла Ди коленки опять и немного угомонилась. – А в итоге Хагор погиб, – уткнулась она глазами в пол.

Судя по тому, как себя вели и расхаживали тут все остальные, Стефан их порезы уже обработал. Оставалась только она. Так что сейчас он пытался её рассмотреть и заживить раны. От прикосновений Ди чувствовала, как тот напрягается, как его трясет и как дрожит мужское дыхание.

Оставшиеся на теле царапины жутко чесались, а синяки никуда не делись и продолжали болеть. Ушибам он внимания не уделял, да и чтобы их обнаружить, её бы, наверное, пришлось раздеть, вот уж чего бы этой своре Ди точно бы не позволила, даже руководи теми самые лучшие побуждения.

– Хагор… свой выбор сделал, – с более серьёзным, чем обычно, видом заявил Бром.

– Здесь все знали, на что шли, ну, кроме тебя, понятное дело, – вздыхал Фарис, с интересом разглядывая своим взором цвета кофейных бобов украденный пылающий меч, не вынимая тот из прозрачного хрустального футляра. – Но такова наша фишка… Мы много лет вербуем в банду, прикидываясь секретной миссией Его Величества. Добровольно, как к ворам, к нам пришёл только Стефан, – любовался он на своё отражение в гравированном эльфийскими древними рунами лезвии, ничего в этих письменах не понимая.

– Клир не может жить на подаяния, которых нет, – хмыкнул тот. – Не мой жизненный выбор был записать меня в монахи. Если мой отец думает, что мне от этой жизни не нужны деньги и роскошь, то плевал я с церковной колокольни на его мнение. Не важно, каким путём достаются деньги. Посмертно отпевают хоть убийц, хоть воров. Никто не спрашивает о прегрешениях того, по кому заказывают панихиду. А Творец, видимо, всех прощает, раз сегодня не мне с такими мыслями отсекли голову. Истоки святой магии весьма туманны, знаешь ли, – затягивал Стефан порезы Дианы.