Андрей Никонов - Управдом

– То, Сергей, что вы с ним одногодки. А ума у Георгия Федоровича в сто раз больше, он в сомнительные дела не влипает и где надо осторожность проявляет. Давай, читай, ты же у нас грамотный.

Сергей развернул сложенный вчетверо лист, исписанный четким ровным почерком.

– Начальнику МУУР Емельянову Василию Васильевичу, – начал он. – Это чего за писулька такая?

– Читай.

– Заявление. Довожу до Вашего сведения, что агент угро Травин Сергей Олегович есть недобитая контра, обманом проникшая в органы. Сволочь эта беляцкая происхождение имеет самое что ни на есть эксплуататорское. Отец его, купец первой гильдии Олег Травин, держал в Выборге завод и рабочих угнетал, а как социалистическая революция победила, драпанул в Америку подальше от народного гнева… Что, правда целый завод?

– Завод, завод, – кивнул Емельянов. – Читай дальше.

– В 1919 году этот Травин воевал на стороне белофиннов в нашей Советской Карелии и только из-за уничтожения документов смог избежать справедливого наказания. – Травин хлопнул по бумажке. – Василич, грамотный человек писал, смотри, как фразы строит. Косит под люмпена, но ведь прорывается же у него гниль интеллигентская!

– Ты читай, Сережа.

– После войны эта контрреволюционная гнида обманным путем проникла в ряды доблестной рабоче-крестьянской милиции и до сих пор скрывает свою гнилую сущность, маскируясь под честного агента московского угро. Прошу разобраться и вывести на чистую воду. Агент третьего разряда Иосиф Соломонович Беленький. Погоди, это же тот Йося Беленький, бывший делопроизводитель, который сейчас у нас сидит фотографом? Я-то чем ему навредил?

– Это я уж не знаю, с чего он на тебя взъелся. Может, жену ты у него увел или мотоцикл твой ему понравился, на котором ты везде раскатываешь. Но, скорее всего, не сам он это придумал, подсказал кто-то. Потому что ты, Сережа, пижон – на мотоциклетке по Москве рассекаешь, с сомнительными людьми дружбу водишь, по кино шастаешь, а в пивнушку не заглядываешь.

– Ты же знаешь, что все это неправда, – Травин перестал дурачиться, серьезно поглядел на начальника. – Василич, у меня к белофиннам свой счет, как я мог им помогать? Ты-то этому не веришь, так?

– Ты еще расскажи всем, друг мой, что и не купец вовсе. Если бы ты мальчонкой у нас в авиаотряде не околачивался всю империалистическую, стал бы я с тобой возиться, сам посуди. Я ж тебя с тринадцати лет как облупленного знаю. И остальное тоже помню, про происхождение твое и про то, как финны твою невесту в Выборге порешили, после чего ты на фронт мстить отправился. Так?

Травин насупился и не отвечал.

– Молчишь? Правильно, сказать-то нечего. Слушай, что умный человек тебе скажет, сложные времена наступают. Скоро реорганизация начнется, наш угрозыск выводят из ЦАУ и передадут в прямое подчинение в наркомат. Начнутся новые чистки, как в двадцать четвертом, и всех бывших, кого тогда в органах оставили, в этот раз уже не пропустят. А там и меня сместят, некому будет тебя прикрывать по вот таким вот ложным доносам. Может, и правда тебе лучше в ремонтных мастерских было оставаться и не переходить в угро, там, среди работяг, поспокойнее.

– Так и сместят?

– Отправят на хозяйственную работу, – кивнул Емельянов. – На ответственную должность. Вопрос уже решенный, может, до дня революции, но скорее всего – зимой. Новое начальство придет, будет все дела проверять, тогда и за тебя ухватятся, и Беленького этого вспомнят, и других – ты же выеживаешься, а таких у нас не любят. Вон как сейчас записку эту читал, гладенько, почти на бумагу не глядя, а не по складам, водя пальцем по строчкам. А в свободное время? Нет чтобы, как все нормальные люди, выпить, погулять, морду кому набить по пьяни, ведешь себя так, что прям белая кость торчит.

– Не берет меня водка, организм такой, – Травин покачал головой. – Чего ценный продукт переводить.

– Ты бумажку-то мне верни, ей еще ход давать. Сейчас недосуг, но через неделю будем разбираться, кто тут контра недобитая.

– Да чего уж там, – Сергей отдал донос. – А Беленького я прикончу. Эта падла на задержания иногда выезжает, хоть и трясется, как заяц. Правильно делает, против судьбы не попрешь, настигнет его случайная бандитская пуля.

– Не глупи, – строго сказал Емельянов. – Чтобы пальцем никого не трогал, а то дури в тебе полно, после ранения только прибавилось, если что случится – выгоню из органов в момент. И чтобы глаза здесь не мозолил, со следующей недели работаешь в Замоскворецком райотделе у Рудольфа Лациса, там тебя почти никто не знает – новых сотрудников понабрали из пролетарского резерва, он уже с неделю у меня какогонибудь опытного агента требует.

– Как же так, Василич, мы с ребятами сдружились, и вообще, карманников ловить – не мое это.

– Ты мне поговори еще. Куда скажет начальство, туда и пойдешь. Тыльнер на тебя вон тоже жалуется, говорит, руки распускаешь при задержании, две недели назад человека чуть до смерти не забил.

– Так то насильник был, мразь такая, малолеток зажимал. Пристрелить его по-хорошему было надо, я только и ударил-то два раза.

– Ему хватило, до сих пор не узнает никого, кормят с ложечки, доктора говорят – чисто овощ. Так что посидишь в отделении в секретном столе, ума понаберешься. Писульку эту я на контроль поставлю, но дело твое чистое, как-никак классово близкий революции элемент, потомственный крестьянин Сальмисского уезда Выборгской губернии, бывший красноармеец, герой Карельского фронта, под пули ходивший за революцию, только немного заблудившийся по причине ранений и тяжелой контузии, верно я говорю?

Травин кивнул.

– А Беленький этот – из семьи торгашей, такие только выгоду чуют, на наше дело им плевать. Да и родственничек за ним иногда присматривает, который самого Ленина охранял. Так что не связывайся, и сам цел будешь, и другим хлопот меньше.

– Все равно я его придушу.

– Травин, хоть одно замечание, и поганой метлой тебя из органов выгоню. Лично приказ подпишу. Все понял?

– Служу трудовому народу, – Травин выпрямился, щелкнул каблуками.

– А вот эти замашки отставь. Забудь, словно не было никогда. Прорвется что-то такое, и никто тебя не вытащит, свои же по подвалам затаскают. Возвращайся к Осипову, а я с Артузовым разговаривать буду, чую, ночка веселая предстоит.

Июль 1922 года

Москва, Первая психиатрическая больница

– Проснулся, касатик? – медсестра в холщовом белом фартуке положила ладонь на лоб лежащему молодому мужчине. Нет, температуры не было, но градусник все равно поставить придется – таков порядок. – Буянить не будешь сегодня?

Мужчина кивнул головой и сморщился.

– Вот и хорошо, доктор сейчас прибудут, обход только начался.