Ричард Кнаак - Лжепророк

– Ульдиссиан!

В последний миг подхватив падающего брата, Мендельн едва успел удержать его над землей. Такого ужаса младший из братьев не испытывал с самого дня смерти родителей. Из раны в груди Ульдиссиана ручьем хлынула кровь: стрела угодила если не в самое сердце, то наверняка совсем рядом.

Охваченный яростной, неудержимой дрожью, Ульдиссиан, не мигая, таращился вверх, в гущу темных ветвей. Казалось, ему хочется что-то сказать, но что – этого Мендельн не мог себе даже представить.

В голове младшего из сыновей Диомеда промелькнуло все, чему научил его Ратма, но ничего подходящего к случаю на ум не пришло. Вспомнилось лишь заклинание, при помощи коего Мендельн сумел прирастить назад руку, отрубленную одним из служителей Церкви Трех, но здесь оно, определенно, не годилось. Ульдиссиан с остальными поверили, будто Мендельн попросту исцелился, приставив руку к плечу. Никто из них даже не подозревал, что на самом-то деле рука его не жива, а оживлена – то есть, мертва, подобно Ахилию, и движется только благодаря волшебству.

Вдобавок, Мендельн и этого не сумел бы достичь, кабы не прирастил руку в течение часа с момента ее утраты. Промешкай он хоть чуточку дольше – остался б ни с чем. Нет, сейчас даже эти чары, с виду похожие на исцеление, беде помочь не могли.

Воскрешать Ульдиссиана на тот же манер, что и Ахилия, ему тоже не хотелось ничуть.

И тут Мендельн вспомнил о Серентии, немногим уступавшей в мастерстве Ульдиссиану. Может статься, брата сумеет спасти она…

«Но где же она?» – внезапно подумалось Мендельну. Кто-кто, а Серентия уж точно почувствовала, что произошло! Почему же сюда до сих пор не сбежалась толпа эдиремов?

Ульдиссиан закашлялся, брызжа кровью, тело его затряслось, задергалось сильнее прежнего.

Древко стрелы вспыхнуло пламенем, осыпав угольями залитую кровью рубаху Ульдиссиана. Из раны выплеснулась странная тягучая жидкость, и Мендельн вовсе не сразу узнал в ней остатки наконечника. Как только она вытекла вся без остатка, рана сама собой начала уменьшаться в размерах… и, наконец, затянулась.

Ульдиссиан снова закашлялся, но на сей раз так, точно всего лишь прочищает горло, и поднял веки.

От изумления Мендельн невольно разинул рот.

– Ульдиссиан! Не может этого быть! Ты же… ты же…

– Где…

Осекшись, старший из сыновей Диомеда снова откашлялся и повторил:

– Где… он?

– Кто?

– Ахи… Ахилий…

Только тут Мендельн понял, откуда взялась стрела. По-прежнему крепко, что было сил сжимая Ульдиссиановы плечи, он устремил пристальный взгляд в заросли. Конечно же, разглядеть ему ничего не удалось, но многое ли это теперь могло значить…

– Да нет же, нет! – воскликнул младший из братьев, вдруг осознав весь ужас высказанного Ульдиссианом обвинения. – Это какая-то хитрость, проделка Инария, а может, даже Церкви Трех! Ахилий бы ни за что…

Ульдиссиан не без труда поднялся на ноги. Его способности к восстановлению сил оставалось только дивиться.

– Мендельн, стрела-то его, Ахилия. Я же вижу, и для тебя это тоже должно быть очевидно. Стрелял он. Бил так, чтоб поскорее прикончить.

– Будь это он, ты бы уже не ожил, – заметил Мендельн, не теряя надежд опровергнуть любую, пусть даже невольную причастность друга к убийству Ульдиссиана. – Ахилий в самом густом лесу любому зверю за сто шагов попадет прямо в сердце, а тут… да, совсем рядом, однако…

– Ахилий стрелял, желая убить меня, – возразил брат, однако выражение лица его сделалось мягче. – Но все же ты прав. Промахнуться Ахилий не мог – разве что сам молился о промахе.

Учиненный Ульдиссианом пожар набрал силы, пламя поднялось ввысь, однако другие эдиремы отчего-то бежать им на выручку не торопились. Все это Мендельна здорово озадачило, но тут Ульдиссиан небрежным взмахом руки погасил огонь. Миг – и единственной памятью о лесном пожаре остались лишь обгорелые ветви деревьев.

– Так это все ты, – пробормотал младший из Диомедовых сыновей. – Это из-за тебя никто, даже Серентия, не явился на помощь!

Нахмурившись, Ульдиссиан ощупал грудь в том месте, куда вонзилась стрела, провел замерцавшей неярким золотистым светом ладонью над затянувшейся раной и над пятнами крови. Глядя на все это, Мендельн в изумлении покачал головой.

Пара секунд – и пятна исчезли, а от прорехи в рубашке не осталось даже следа.

– Поначалу я сделал это, чтобы никто не набрел на нас, пока ты призываешь мертвых. Не хотелось мне, Мендельн, чтоб кто-нибудь это увидел. Они уже насмотрелись достаточно… вон, как боятся тебя.

Мендельну что-то не верилось, будто Ульдиссиан проделал это только ради младшего брата, однако на сей счет он предпочел промолчать.

– Ну, а когда в тебя выстрелили?

– Я рассудил, что стрела вскоре исчезнет… если только превративший Ахилия в убийцу не решит по-иному.

– Инарий?

Резко, невесело рассмеявшись, Ульдиссиан двинулся в сторону лагеря.

– Мендельн, ты же сам в это веришь ничуть не больше моего! Нет, на него не похоже, совсем не похоже. А вот еще кто-нибудь, столь же могущественный …

Услышав это, Мендельн нимало не успокоился – напротив, разом похолодел.

– Но ты ведь знаешь: если так, все потеряно.

Однако брат, не замедлив шага, небрежно ответил:

– Один ангел, два ангела, сотня… я одолею их всех. Всех до единого.

Глядя вслед удаляющемуся брату, Мендельн понял: Ульдиссиан вовсе не шутит.

Серентия ждала их у края лагеря, а рядом с нею стоял бывший партанский разбойник по имени Йонас. Стоило Ульдиссиану приблизиться, к ожидающим присоединился Сарон – неприветливый тораджанин, подобно Йонасу, исполнявший обязанности Ульдиссианова заместителя.

– Что там случилось? – немедля спросила Серентия. – Как будто…

– Мы всего-навсего завершили работу Мендельна. Повозиться пришлось дольше, чем ожидалось.

Однако Серентия на этом не успокоилась.

– И что вам удалось узнать?

– Все это подстроено Собором, – ответил Ульдиссиан, устремив взгляд вдаль, за спины всех троих. – Инарий несет утешение пострадавшим, а заодно распускает лживые слухи о наших делах. Пытается обратить против нас весь Санктуарий.

Йонас нахмурился. Сарон оставался по-прежнему мрачен: в подобном расположении духа он пребывал с тех самых пор, как его двоюродный брат погиб от рук служителей Церкви Трех. Друг другу они были ближе, чем братья – возможно, даже ближе, чем Ульдиссиан с Мендельном.

– Раз так, пора нам, господин, идти на великий Собор, – заключил он.

– Мысль неплохая, – кивнув, согласилась Серентия. – Ударить бы в самое сердце, пока дело еще хуже не обернулось. Тут постепенно, как с Церковью Трех, отрезая кусок за куском, не получится. Этой возможности Инарий нас уже лишил.