Наталья Гимон - Сплетённые судьбой. Сказки дедушки Корая

– Нет.

– Тоскуешь, небось, – как бы между прочим заметил Корай, но на этот вопрос ответа и вовсе не последовало. Старик оторвал взгляд от частью расчищенной столешницы и внимательно посмотрел на Такина. – Да ты никак на отца обиду в сердце носишь? – и снова не получив ответа, покачал седой головой. – Бестолковый ты кутёнок…

Мальчишка аж пятнами красными по лицу пошёл, подскочил с лавки и, тулуп на ходу натягивая, к двери бросился.

– А ну, сядь! – догнал его вдруг такой зычный, сильный голос, что ноги сами к полу приросли. – Сядь, сказал, – уже тише повторил Корай, и парнишка послушно вернулся и сел. – Ты, небось, думаешь, будто он вас с матерью бросил?

Такин, не поднимая глаз, кивнул, тихо шепнув:

– Он нас предал.

– Глупости, – оборвал старик, – не предавал он вас. Просто взять с собой не мог. И теперь не меньше твоего мается.

– Откуда ты ведаешь? – у мальчишки на загривке едва ли волосы дыбом не вставали, как у псёныша перед чужим матёрым кабелём.

– Да уж ведаю, и по-боле твоего, – ответил Корай и со вздохом добавил: – Мать у тебя хворает тяжело. Я сам ей уже не раз сборы готовил… По тем временам она бы таких мытарств, каковые теперь отец твой испытывает, не перенесла б.

– Что? Так… Я же… Она же… – растерянно залопотал, вытаращившись на старика Такин, но тот успокаивающе продолжил:

– Да ты не бойся. Ежели и дальше меня слушать станет, к весне хворь её отпустит, а к лету – так вообще словно девчонка бегать будет…

Какое-то время в горнице висело молчание, нарушаемое лишь потрескиванием дров в печке да негромким шорохом перебираемых травок. Такин сидел тихий, словно мышонок, придавленный тяжестью страшного известия: его мама недужит, а ему то и неведомо было, не приметил ничего. Потом глаза его опустились на стол, и он спросил:

– Дедушка, а ты – лекарь?

– Нет, малец, – усмехнулся Корай, – какой же я лекарь? Я всего лишь селянский травник. Но уж ты поверь, моих знаний с лихвой хватит, чтобы мать твою от хворобы чёрной избавить… – Помолчал и строго добавил: – И запомни: ежели с вами двоими чего случиться, отец твой первый от горя поседеет. Я знаю. Он сам мне сказал, и уж поверь старику, не соврал ни словечка… А ты – «предал»… Так что ты глупости из головы-то своей выкидывай давай, и зла на него не держи, не за что… Ты ещё и не знаешь, что иногда родители из любви к своим чадам сотворить могут.

– Что же?

– А вот послушай, я тебе расскажу. Было это так давно, что никто уже о тех временах и не помнит. Пришла в земли людей беда. Появились невесть откуда в вечерних небесах над мирными селениями страшные чудища: вроде, как и люди, только росту огромного, вместо глаз огонь подземный пылает, а за спинами – крылья чёрные кожистые. За то их чернокрылыми и прозвали. И не было у них ни души, ни жалости. И никто не ведал, откуда принесло на человечьи головы этакое испытание и за какие-такие прегрешения....

______________________

Алуида́йна

(Книга Мудрости)

песнь 21, записанная Владычицей Ве́ирэ (6) Нэи́ль в год 3 211 от сотворения мира

…Вселенная поистине почти бесконечна. И мир наш – лишь малая искорка среди величественных камней её ожерелья, каждый из которых имеет свою особую огранку и неповторимый цвет. Миры отделены друг от друга океаном пустоты, и ни один живой смертный не способен пересечь его.

Но если вдруг в каком-либо из миров появится великий маг, который сможет подчинить могущественные законы мироздания своей невероятной воле или же всепоглощающему жару своего сердца, а в другом мире найдётся ещё один всесильный колдун, и желания их совпадут в одну и ту же минуту, то лишь тогда откроются Врата Пустоты, и два неба смогут встретиться глазами и обменяться тайными знаниями, хранимыми веками.

Но не всегда души великих освещены разумом и чистотой их помыслов.

Когда-то давно, в самом начале существования нашего мира великий правитель лесного народа, гонимый неутолимой жаждой познания и осознанием своего могущества, сотворил ключ из пяти тайных рун, который открывал Врата между мирами. Но в тот миг, когда руны были возложены на алтарь и осветились звёздным светом, сквозь мерцающий проём Врат в лицо эльфийского владыки глянули тысячи ярящихся огнём хищных глаз, а спустя всего несколько мгновений в пределы нашего бытия шагнул десяток огромных никому ранее неведомых существ.

Первая же стрела, пущенная чужаками из вскинутых к могучим бронзовым плечам луков, нанесла смертельную рану правителю эльфов, даже не успевшему сплести защитное заклинание. Эта стрела принесла великое горе лесному народу, но волей судьбы она же спасла целый мир – эльфийский владыка умер, и его душа покинула землю. Но в те несколько минут, которые ещё дышало его терзаемое болью тело, Врата были более не пригодны для перехода.

Пришельцы, попав в ловушку, дрались как разъярённые дикие звери, а развернувшиеся за их спинами чёрные крылья заставили мечи в руках лесных воинов дрогнуть. Когда же из десятка чужаков на ногах остался стоять лишь один, он вдруг ударил себя кулаком в грудь и гортанно крикнул: «Энэ́р!», после чего склонился в гордом поклоне воина достойному противнику и рассыпался прахом с последним вздохом вызвавшего его мага.

После долгие столетия знания о ключе к Вратам Пустоты не извлекались на свет из Белого Схрона (2), и даже упоминать о нём запрещалось. Пока однажды пять рун не засветились вновь в руках другого Лесного Владыки.

На сей раз Врата открылись в центре земель, населённых людьми, на границе трёх королевств. Около четырёх лун понадобилось людям, чтобы понять, что в одиночку им не справиться с неведомой до сего дня опасностью, названия которой – энэры – они даже не знали. Но не знали они и того, что даже объединившись в единое великое воинство, эту войну выиграть нельзя. Ибо невозможно остановить горную реку, рвущуюся с вершины. Особенно, если эта река умеет мыслить…

Потому именно мы, эльфы, Хранители мудрости этого мира, отныне будем вместе вечно охранять тайное знание, чтобы никто и никогда не сумел более открыть Врата и, ослеплённый неведением либо гордыней, впустить в наш мир зло, кроющееся возможно по другую их сторону…

______________________

Военный совет проходил в пограничной башне, тёмным каменным перстом возвышавшейся над опушкой пока ещё зелёного, лишь чуть тронутого осенней позолотой леса. Место было выбрано не случайно. Полевой лагерь пришлось свернуть ещё на рассвете, после того, как чернокрылые нанесли свой неожиданный удар…

В то время, когда край неба едва посветлел, глаза дозорных уже не так напряжённо всматривались в его узкую светлую полоску, поскольку не ожидали в предрассветной мгле разглядеть на ней промелькнувшие в вышине тени. Поэтому-то никто даже не понял, откуда они появились. Просто вдруг из тьмы прямо перед ними почти одновременно выступили рослые полуобнажённые смуглые воины с яростно пылающими на тёмных лицах огненными глазами. Последнее, что запечатлела человеческая память каждого из людского дозора, был тусклый росчерк блеснувших в свете походных костров тёмных клинков и единый, показавшийся оглушительным шорох распахнувшихся кожистых крыльев…