Михаил Чегаев - Командировка

Попрощавшись со Славуром, и клятвенно заверив его, что как-нибудь обязательно к нему зайду попить чаю да поддержать беседу, я направился по улицам в сторону нашей гостиницы с символичным названием «Медвежья берлога».

Берлога и вправду оказалась неплохой и вполне уютной. В комнате, которую мне отвели, стояла кровать с толстым матрасом, на окнах висели цветастые занавески, а в конце коридора, вот уж диво дивное, обнаружился целый санузел вполне опознаваемого вида. Кроме того, за соседней дверью я нашел душ. От неожиданности я впал в ступор. Заметив мое замешательство, проходящий мимо парнишка из обслуги стал мне рассказывать и показывать, как пользоваться этими благами цивилизации, видимо сочтя меня темным выходцем из глубокой провинции. Попутно с гордостью рассказав, что до водопровода и канализации додумались местные маги, которые и сотворили это чудо. Не за бесплатно конечно, но на такие расходы, городская власть пошла с радостью, да и расходы на дальнейшую эксплуатацию и подключение к удобствам были возложены, как водится, на собственников жилья.

Прихватив из своей повозки, припаркованной у конюшни, смену одежды, я с удовольствием принял душ, а затем, «надраенным до блеска» и в самом благожелательном расположении духа спустился в трапезную, где и застал всю гномью артель в полном составе. На ужин нам подали пару запеченных поросят, изрядную порцию жареной картошки с грибами, острый луковый суп, зеленый горошек с кусочками бекона, а на десерт ягодный пирог. Все это сдобрилось изрядным количеством меда и весьма недурного пива местного сорта.

Пока шел ужин, Рогур сообщил мне последние местные новости, щедро почерпнутые им на рынке, а также известил меня, что они нашли место на корабле, отплывающем завтра на рассвете в Сорбор. Решив, что расторговаться можно и там, я сказал, что отправлюсь вместе с ними. Попутчики они хорошие, да и в Сорборе я наверняка смогу продать свой товар дороже, чем здесь. До него выходило еще четыре дня пути. Поболтав еще о том, о сем, мы разошлись по комнатам.

Проверив скопившиеся вызовы, и не обнаружив ничего срочного, я оставил отчеты подчиненных до лучших времен. Если бы чего стоящего обнаружили, так вызвали бы по экстренной связи, а так, пусть с их отчетами на базе разбираются. Устроившись поудобней и завернувшись в одеяло, я отошел ко сну.

На следующий день, поднявшись ни свет ни заря, мы выехали из ворот заднего двора гостиницы, сопровождаемые сонными позевываниями конюха. Погрузка прошла быстро. Назвать кораблем, судно, на котором нам предстояло добираться до Сорбора, можно было только с большой натяжкой. Это было большое плоскодонное корыто, с двумя мачтами и одним рядом весел по бортам. Даже на мой неискушенный морским делом взгляд, оно было мало приспособлено для морского плавания, однако проходивший мимо боцман заверил меня, что в открытое море нам выходить не придется, а для каботажного плавания годится и эта посудина.

Спустившись вниз по течению Среброструя, к концу дня мы вышли в широкий залив и, взяв курс на запад, поплыли в сотне-другой метров от берега, ловя ветер. Ночевать предполагалось на открытой палубе. Полюбовавшись прекрасным морским закатом, я присоединился к веселой компании, собравшейся на носу нашего кораблика.

Там, в окружении моих знакомых гномов, трех других пассажиров и незанятых на вахте матросов, восседал местный служитель муз. Бродячий менестрель. Яркость его одежды могла успешно соперничать с недавно наблюдавшимся морским закатом. Красный камзол с коротким рукавом и медными пуговицами, ярко-рыжие шаровары, заправленные в сапожки красной замши. Под распахнутым камзолом была надета золотистая шелковая рубаха.

Голос у него был довольно приятный, а подыгрывал он себе на пятиструнном инструменте по конструкции напоминавшем лютню. Пел наш музыкант о дальних островах, о жестоких и свирепых пиратах, о штормах, о рифах и прочей романтике. Звучало хорошо, а вот поэтическая составляющая, благодаря лингводекодру, осталась за границей моего восприятия. Спел он и балладу, о прекрасной деве из морского народа, которая имела неосторожность подплыть к кораблю, несмотря на запреты отца, и влюбиться в прекрасного отважного капитана. Капитан, как водится, взаимностью не ответил, и дева, с горя, рассыпалась пеной морской. Я усмехнулся, еще бы капитан ей ответил взаимностью, я-то знал, что разумные существа, обитавшие в южных морях, означенные как Морской народ – это головоногие, типа земных осьминогов, весьма крупных надо сказать. А попытавшись представить возможный мезальянс, между означенной «прекрасной девой» и капитаном, уже с трудом подавил смешок.

Вечер постепенно перетек в ночь, над головой зажглись знакомые созвездия, может они в чем-то и отличались от созвездий моего родного мира, но я не астроном, чтобы судить об этом. Изрядного размера фляга медовухи, пожертвованной кем-то из пассажиров, ходила по кругу, постепенно переводя репертуар из возвышенно-лирической области к более земным вещам.

Под залихватское притопывание и присвистывание, бард исполнил скабрезную песенку, о юной принцессе с нимфоманскими наклонностями, сбежавшей от строгого отца с молодым купцом, проплывавшим мимо ее дворца по Су-Ару. Купец тот, по прибытии в Аран, долго лечился от нервного и физического истощения, а неугомонная принцесса, отправившись дольше на восток, попала в гарем его императорского величества в Суре, чем и вызвала скоропостижную кончину означенного величества. А упокоилась, обретя свое счастье только с могучим вождем одного из оркских кланов Дуларана, потому как этот нелюдь, потешившись с ней один раз, совершил по предварительному сговору с гражданином шаманом акт ритуального каннибализма. Поэтому, видимо, тот орк и смог сохранить свою жизнь и рассудок. Впрочем, насколько я знал, орки не практиковали подобных ритуалов, но кто их нелюдей знает.

Постепенно кружок рассасывался, да и изрядно захмелевший служитель муз начал безбожно фальшивить, перестав попадать пальцами по струнам. И наше суденышко предалось во власть морфея.

Утром меня разбудили пронзительные крики чаек, круживших над нашим суденышком. Окропив себя водой, я направился к борту, по утренним надобностям, да и просто полюбоваться голубизной неба со слепящими вспышками чаек в вышине.

По прибытии в Сорбор, я тепло простился с моими попутчиками. Узнав, что я собираюсь идти на север, вдоль по Стремнинке, а затем по краю западной оконечности Эйзара в обход Озерного края до города Фалька, гномы стали меня усиленно отговаривать, ссылаясь на то, что есть и более легкие способы самоубийства.

– Ты что думаешь? Это просто так что ли, горы, которые отделяют большую часть княжества от топей Ахенны, назвали Чертовыми Куличиками? (смысловой перевод названия, дословно – горы, сотворенные играющим демоном), – громко вопрошал меня Рогур. – Там даже по краю-то селиться опасно. А в Стремнинке, чуть ли не каждый год какую-никакую чуду-юду вылавливают, спасибо стражам границ. А чтоб вот так, по своей воле, да еще и в одиночку… ну, ты точно с ума сошел.