Оксана Якубович - Беглянки

– Спасибо вам, дядя Паша!

– Да чего уж там, – он понуро махнул рукой и направился к выходу. Я быстро сказала.

– Дядь Паш, вы не мучайтесь, вы же не могли знать. А Ерофеич им бы так и так помог, он же тут все ходы – выходы знает.

Говоря, я припомнила вчерашний странный вызов к завотделением.

Ну конечно, меня тогда попросту выманивали из палаты. Любани с Еленой Прекрасной не было, никто не помешал бы им похитить Гелию прямо днем. Если бы Елена меня позвала, и я сразу побежала….

Впрочем, для них это была только временная неудача, они быстренько придумали другой план, понадежнее.

Я долго рассматривала осколок, пыталась подносить его к стеклу – все напрасно. Сквозь мелкую сеть трещин с трудом просматривалась мокрая крыша соседнего корпуса – и ничего больше.

– Кажется, это действительно, все.

Через день меня выпустили из бокса. Как ни странно, ночная беготня и тревоги совершенно не повлияли на мое состояние. Я упорно поправлялась. Ну да, Ерофеич же уверял, будто врачи говорили, что у меня наметилась ремиссия. Но о Ерофеиче даже думать было тошно, если бы он попался мне в коридоре – честное слово, попыталась бы стукнуть его чем – нибудь тяжелым. Проклятый предатель!

Пару раз приходил Кашка Гвоздецкий, вместо яблок приносил апельсины и рассказывал про дела в редакции. Что фонд «Ауропег» за вторую статью расплатился частично натурой, и теперь у нас есть комп с жидкористаллическим монитором – естественно, в кабинете у редактора, что Грибушкин спрашивал, как мое самочувствие, а редактор обещал мне неделю отпуска сразу после выборов – для поправки здоровья.

– И вообще, все про тебя, Симка, спрашивают, – добавил Гвоздецкий под финал посещения, – тебя когда выпустят?

– Обещали в понедельник. Нет бы в пятницу, а то сразу на работу придется.

– Ничего, ты помаленьку начнешь, и втянешься. Тем более, у вас в отделе новенький менеджер, шустрая такая девушка, Олесей зовут. Лера на нее сразу кучу работы свалила, твою и валькину. Валька-то уволился, ты, кстати, знаешь?

– Нет, откуда мне? Ну ладно, пока, Кашка, я посплю немного.

Он задумчиво поправил очки на длинном носу и вышел, оглянувшись еще раз на пороге со странным выражением. Кашка меня слишком хорошо знает, он чувствует, что я изменилась. Я ему, конечно, все расскажу – только не здесь и не сейчас. Дома, когда, наконец, смогу запереть дверь как следует.

В последние дни меня не отпускает ощущение, что за мной кто-то осторожно наблюдает. Оглянешься – никого. Я даже перестала ходить вечером в туалет и стараюсь в палате одна не оставаться. Вместе с соседками теперь торчу в холле на диване, смотрю все подряд по телевизору. То есть, это они думают, что по телевизору – на самом деле, я вижу совсем другое – сине-зеленое море с барашками пены и вдали, над розовыми скалами острова, громадных, огненно – золотых птиц. Только это вовсе не птицы. Бинты с ладоней у меня сняли, и когда я теперь держу осколок медальона, я чувствую, как он начинает пульсировать, нагреваясь. Если сжать его в ладошке покрепче… но я сделаю это в понедельник, дома, когда как следует запру дверь.

Симка последний раз оглянулась – до зубной боли знакомый вестибюль, лестница наверх, в отделения, столик охранника с грудой кроссвордов, ларек, в котором не продают крупные зеркала. Вон там втянулся в пол тощий маг, пытавшийся прикинуться посетителем, на сером квадрате линолеума даже темнеется что-то вроде пятна.

Симка сморгнула и поняла, что обозналась. Нет никакого пятна, просто тень от стула. У вестибюля такой вид, что сразу понятно – ничего удивительного и странного здесь случиться не может. Пыльная пальма чахнет в кадке, даже не пытаясь притвориться вольным тропическим растением.

На стенке расписание для посетителей, реклама биодобавок, пожелтевший от времени плакат с выползающим из бутылки зеленым змием. Серый денек за окном, как бледный больничный кисель. Не бывает чудес на свете, граждане!

Вздохнув, Симка плотней запахнула на груди плащ. Руки заранее в карманы поглубже, по самую косточку. На улице холодно и дождь, зонтика нет, а автобус наверняка уйдет перед самым носом и придется ждать сто часов, одной на пустой остановке. Гвоздецкий обещал забежать, проводить до дому – и не пришел. Наверное, услали по заданию редакции. Торжественная встреча исцеленной больной не состоялась.

Тяжелая дверь бухнула у Симки за спиной, скрежетнул засов. После недавних событий корпус запирали даже днем. Посетителям приходилось подолгу трезвонить у входа, подзывая охранников, которые таким умножением обязанностей были ужасно недовольны.

– хор грянул так дружно, что Симка присела и сунулась задом вдверь.

Разинув рот, смотрела – а на крыльцо уже валила толпа: старший менеджер Лера, Нинка Крупина с большущим тортом, Валька Гутман, который уволился, Лида и Наташка, еще люди… Симку обнимали, теребили, чмокали, кто-то совал ей в руки букет в хрустящем целлофане.

– Симочка, как мы все рады, ты не представляешь! – раскрасневшаяся на холоде Нинка звучно поцеловала Симку в щеку, – представляешь, этот зануда Гвоздецкий никому не говорил, что тебя навещает!

– Ну да, я должен был подать докладную записку редактору, – хмуро съязвил Аркаша. Оказывается, он тоже здесь, его долговязая фигура маячит в задних рядах встречающих. Вид у Аркашки недовольный и озадаченный.

– И нечего иронизировать, Аркадий! – старший менеджер Лера погрозила ему зонтиком, – можно подумать, ты один о Симе беспокоишься! Мы, между прочим, ей тоже не чужие! Мы же – одна команда, правда, девочки?

– Ага, юношей, значит, из команды уже исключаем? Дискриминация! Гвоздецкий, да они все здесь феминистки! – на крыльцо протолкался низкорослый, круглый, как желудь, фотограф Фимочкин. – Так, попрошу всех встать в позицию. Серафима в центре, Нина, твой торт Лидочку загораживает… внимание… чи-и-из! Отличный кадр! Вот она – живая история!