Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть пятая

– И вы сдохнете с голоду, – подхватила Самая Красивая. – Прощайте, родители, вы меня никогда не понимали.

– Вперед! – велела Решительная. – За мной!

Прыжок Решительной был удачен: она попала туда, куда хотела, и скрылась в густой серой шерсти, подав пример другим. Блохи одна за другой перебирались на волчью шею, но не все. Кто-то опасался промахнуться и сгинуть от голода в жутких травах, кто-то боялся тех, кто уже живет в волчьем меху, кто-то просто метался, упуская момент за моментом, а схватка становилась все ожесточенней. Пес и Волк то налетали друг на друга, то отскакивали, то вновь бросались в бой. Кровавая пляска делала переправу смертельно опасной, а потом Волк не рассчитал. Совсем немного, но Пес был опытен и в полной мере воспользовался ошибкой противника. Белые клыки сомкнулись на волчьем горле, хлынула кровь, и все было кончено.

Прибежавший Пастух достал нож, снял с Волка его прекрасную шкуру и сунул трофей в реку, не зная, что губит десятки надежд.

– Печально, – сказала наблюдавшая за трагедией с песьей шеи Изысканная блоха. – И горько.

– Но мы живы, – напомнила Хромая.

– Главное, – поддержала Чадолюбивая, – будут живы наши дети.

– А творить можно и в хлеву, – поддержала ее Поэтичная. – Ой, кто это?!

– Я вернулась, – прошептала израненная Решительная. – Я вернулась домой… Все мои соратницы погибли, а я…

– Прочь! – заорала Чадолюбивая. – Явилась объедать наших детей?

– Изменница, – воскликнула Изысканная, – коварная и неблагодарная!

– Неудачница, – припечатала Хромая.

– Ну как, выбралась из глуши?

– Волчьей крови захотела? Мир повидать захотела?!

– Ты предала не только нас. Ты предала нашего дорогого Пса!

– Ступай жрать траву… Тля!

– Других погубила и за нами вернулась?

– Прочь!!!

Разъяренные блохи окружили Решительную, намереваясь скинуть ее с песьей шеи, однако расправу невольно прервал Пастух, вздумавший потрепать Пса по загривку.

– Бедняга, – сказал он, – весь в крови. Идем, я тебя в речке отмою!

Подсохшее перо почти не оставляло следа, Арлетта сунула его в чернильницу, перечитала написанное и поняла, что вышло злей, чем задумывалось. Такое с ней уже бывало. В Олларии.

Левий, прочитав сказочку о ненавидящем Слизне, спросил, почему она написала это именно сейчас. Вразумительно объяснить, что на нее накатило, графиня не смогла, потому вопрос и запомнила. Теперь женщина задала его себе сама и опять не нашла ответа. Бесноватых в Придде вывели еще осенью, разве что зелень притащили гости из других провинций?

Рудольф подобного не исключал, но валить собственную злобность на дюжину пока еще тихих подонков Арлетта не собиралась. Причина крылась в другом – графиню, как и прежде, раздражал двор, к тому же оставшаяся без церемониймейстера Георгия так и норовила повторить материнские выдумки. Ничего опасного в этом не было: внешних врагов у Талига почти не осталось, а те немногие, кто еще помнил алисианские приемы, дриксенскую лебедицу не жаловали, пусть и по разным причинам. Графиня задумчиво тронула чернильницу и резко пододвинула рукопись к себе – так и есть, блохи, пусть и не все, говорят, как знакомые… Ли узнáет сразу.

Стук входной двери и быстрые, явно мужские шаги показались ответом, Арлетта едва не вскочила, но сдержалась: в Старой Придде лучше сдерживаться, но это свой, то есть тот, кого знает камеристка. Графиня неторопливо обернулась и увидела младшего. С капитанской перевязью.

– Поздравляю, – Лионеля обнимать можно, Арно до нежностей пока не дорос. – Что ты совершил?

– Потом объясню. Мама, я не один.

– Ты все же решил поручить выходца мне?

– Выходца? – непонимание на родной до дрожи физиономии сменилось, нет, не досадой, смешком! – А, вот ты о чем… Ерунда какая! Мама, Рокэ велел гнать всех к тебе.

– Дитя мое, ты меня пугаешь, Маркус прислал только три сервиза.

– Мама… Нет, ну ты…

Теперь они смеялись вдвоем. Молчать со старшим, хохотать с младшим. Остается Эмиль, но с ним тоже что-нибудь да сыщется!

– Со мной… – Арно наскоро утер слезы, – со мной Валентин… Назови его как-нибудь Заразой, пусть обалдеет, ему полезно.

– Я обязательно попробую. Так вы вдвоем?

– Нет, еще Герард с Ариго и Эпинэ; ты его вроде любишь.

– Зато вас с Рокэ сейчас разлюблю! Что встреча после бури рождает счастье, ты, надеюсь, помнишь?

– Веннена, пожалуй, забудешь! Особенно в обществе Спрута.

– Тем хуже. Догадайся вы явиться поодиночке, было бы у меня три отличных счастья, а вы какой-то ком скатали. Счастливый, не спорю, но один.

– Да? – темные брови сына на мгновенье сошлись, – а если, как в Торке, три кома поставить друг на друга? Оно ведь до весны простоит.

Нужно было идти к милым, дорогим, желанным гостям, всплескивать руками, ахать, кормить, а они глядели друг на друга и ржали. Мать с взрослым сыном, вдова маршала, она же сестра экстерриора, и свеженький капитан. Чудовища… Талигойские.

– С прымпердорами можно отлично ладить, – Валме, которому Чарльз был ужасно рад, бросил под стол кусок оленины. – Не веришь, Котика спроси, он с первого нюха понимает, когда кто-то не хуже меня. Нет, будь он дамой, я про Котика, мне бы стало обидно, пусть и меньше, чем обойди меня банальный маршал, а так все устроится. Ты просто не привык.

– К Ворону?! – возмутился Чарльз. Стакан тоже возмутился и опрокинулся, но в нем уже ничего не было.

– Ну да, – кивнул виконт. – С ним главное, чтобы без перерывов и поблажек. Сперва будет, выражаясь по-адуански, хреноватенько. Злишься, вскакиваешь ни свет ни заря, куда-то несешься. От тебя не отмахиваются только потому, что ты не пристаешь, а не пристаешь ты потому, что у тебя ноет все, кроме носа. И так день за днем, а потом раз – ничего не ноет, и тебя уважают замечательные люди.

– И кто же? – Если леворукие кому-то нравятся, пожалуйста, а у него и так есть о чем говорить.

– Те же бакраны, – пожал плечами Марсель. – Твое здоровье!

– Постой, – Чарльз ухватил кувшин и наполнил строптивый стакан. – Твое тоже!

– Я достоин отдельного тоста.

– Уговорил. И хватит о проэмперадорах!

– Прымпердорах. Ты не вылечишься, пока не научишься их правильно называть!

– Да не хочу я их никак называть, я и слышать-то про них не хочу.

– Ты не слушаешь, ты о них говоришь, причем о Савиньяке – заметно больше.

– Он меня бесит, вот бесит, и все тут! Как бы объяснить… В бою я его закрою, и при этом так бы и убил! Большой Руди – человек, Ариго – человек, а этот… Леворукий. Он же не видит никого, то есть видит, но как барышник лошадь.

– И ты позволяешь?

– А что я могу?