Олег Быстров - Диверсантка

– Нельзя через пути, милая. Охраняемая зона. Не я, так кто другой из часовых остановит, ещё пальнёт сгоряча. Ты вот что, потерпи чуть-чуть. Скоро разводящий обход проводить будет, посты проверять. Он тебя с собой заберёт. В караулке тепло, отогреешься. Ребята чаем тебя напоят, а там и решат, что с тобой делать… Ну что ты, маленькая? Что плачешь?..

Потапов нагнулся к девочке, видя, что она вновь залилась слезами. Захватил зубами рукавицу, сдёрнул, протянул шершавую ладонь человека, простоявшего многие годы у станка, к её лицу – утешить хотел, слёзы утереть…

Девчушка потянулась к нему вся: навстречу ласке и сочувствию, к надёжной взрослой руке, способной помочь ребёнку, поддержать в трудную минуту. Потянулась и вцепилась в кисть токаря пятого разряда, привычную более к металлу и инструментам, чем к детской нежной коже. Крохотные пальчики легли в строго определённые точки и с недетской силой впились в ладонь бойца войск НКВД.

Потапов и понять ничего толком не успел, только вдруг стало трудно дышать. Морозный воздух встал колом в груди – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он попытался протолкнуть, выкашлять этот нежданный, ненужный ком, но у него ничего не вышло. Ноги бессильно подогнулись, и на какой-то миг, оседая, Иван увидел глаза девочки очень близко – пустые и холодные, совсем не детские. И слёзы почему-то разом высохли, да ещё маленькая родинка была у неё под левым веком… Как он раньше не разглядел?..

Сердце Потапова совершило ещё один слабый толчок и остановилось. Мёртвое тело ничком рухнуло в сухой январский снег.

– Не, дядечка, – прошептала девочка, отпуская холодеющую руку, – не нужно мне в твою караулку. Нужно за пути, говорила ж тебе. Я ведь не виновата, что там лучшая точка приёма. А тут ты, со своей заботою. Так что уж прости, все там будем…

Бормоча себе под нос, она ловко вскарабкалась на насыпь, быстро огляделась и пересекла железнодорожное полотно. И скрылась в темноте за насыпью.

А через пять минут, все кто пребывал в это время на узловой станции Каменка, стали свидетелями небывалого, грандиозного и в то же время жуткого зрелища. Тучи над станцией неожиданно посветлели, налились каким-то нереальным фиолетово-багровым светом. Свечение на глазах разгоралось, тучи тяжелели и набухали, будто вынашивали во чреве своём какой-то гигантский зловещий плод. А следом разразились яростным потоком ослепительного пламени.

Снег мгновенно превращался в пар, дерево – в головешки. Температура была столь высока, что с орудийных стволов капал расплавленный металл. Тут же началась детонация боеприпасов, взрывались цистерны с горючим, рвались перегретые котлы паровозов. Что уж говорить о людях, от них оставался лишь прах. В несколько коротких мгновений оживлённая, работающая в напряжённом ритме и полная движения, словно отлаженный механизм, узловая станция превратилась в озеро бурлящего огня и дыма.

Свидетелей страшного огневого удара осталось не так уж и много – только те, кому посчастливилось оказаться вне зоны поражения. И говорили они впоследствии, что небо после короткого буйства пламени сразу потухло. Исчезло, будто его выключили, странное свечение. Вновь в вышине клубились обычные хмурые тучи. Лишь на пожарище пролился – словно летом – короткий и сильный ливень, столь неожиданный в морозном январе. Но и он скоро прекратился, с неба вновь посыпались редкие снежинки.

На останках станции силами гарнизона Каменки начались спасательные работы. Старшина войск НКВД собрал оставшихся в живых часовых, с тем, чтобы и их бросить на тушение пожара. Бойцов, стоявших в боевом охранении эшелонов, и от которых остались лишь обугленные тела, переписали поимённо. Тут-то и выяснилось, что не хватает рядового Потапова, поставленного на пост в зоне отчуждения, не доезжая станции. Несмотря на сложную обстановку, немедленно были предприняты поиски пропавшего бойца. Труп его обнаружили под насыпью, там, где находился пост. Тело увезли в гарнизон, а старшина доложил о происшествии прибывшему лейтенанту Особого отдела НКВД Орлову.

Лейтенант ёжился, но не от январской стужи, а от нервного напряжения. Он успел поговорить с рабочими депо, не попавшего в зону удара. Услышанное не на шутку озадачило и насторожило. Получалось, что не было ни авианалёта, ни артобстрела, а имела место диверсия. Ничем другим ужасное разрушение станции и пожар объяснить было невозможно. Но каким образом фашисты её провели? Или у врага появилась новая, невиданной силы взрывчатка? Тогда почему все свидетели в один голос утверждают, что огонь «пролился с неба»? А тут ещё непонятно как образовавшийся труп бойца охраны, удалённый от зоны пожара на значительное расстояние. И без видимых повреждений. На действия диверсионной группы это не походило.

Орлов сделал пометку в блокноте. Там были исписаны уже многие странички, но о девочке с родинкой под левым глазом пока ничего не было…

1. 1932 год, Германия

Начало осени выдалось безветренным и солнечным. Дожди, что прольются на тротуары Берлина, ещё впереди, а пока липы на знаменитом бульваре Унтер-ден-Линден тихо роняют широкие жёлтые листья под ноги прохожим. По дорогам деловито снуют надёжные немецкие автомобили, по поездам подземки можно сверять часы. Торопятся на службу пунктуальные берлинцы – в конторы и банки, на фабрики и в мастерские, в магазины и лавки. Город живёт обычной мирной жизнью. Пока.

Но уже звучат в речах на партийных митингах, укоренились в умах и мелькают на страницах газет такие понятия, как «национал-социализм», «Версальский позор» и «фюрер немецкой нации». До января 1933 года, когда президент Гинденбург назначит рейхсканцлером Адольфа Гитлера, остаётся лишь три месяца, но уже прозвучал доклад фюрера о программе фашисткой партии на собрании финансистов и промышленников в Дюссельдорфе. Уже принят августовский декрет о введении чрезвычайных судов и смертной казни за участие в вооружённых столкновениях с фашистами. И скоро, уже очень скоро, в ноябре, крупнейшие промышленники и банкиры потребуют передачи Гитлеру всей полноты власти.

Теперь любая политическая или общественная сила в Германии уже не могла не считаться с набирающими силу и власть национал-социалистами. А белоэмигрантская группа «За Веру и Отечество» считала себя организацией с далеко идущими планами.

Двое господ зашли скоротать время в одном из сотен маленьких заведений, именуемых здесь гаштетами. Повесили лёгкие плащи и шляпы на вешалку, присели за столик. Официант, откликавшийся на зов «герр оберст», вмиг принёс по кружке тёмного баварского.

Один из пришедших – сухощавый, в элегантном костюме, с невыразительным лицом, на котором бросались в глаза лишь усики, подстриженные в стиле «а-ля Адольф Гитлер». Другой – одутловатый, изрядно оплывший, с лицом кирпичного цвета и лихим курчавым чубом, зачёсанным налево. Котелок, чудом державшийся на макушке, лишь подчёркивал странную причёску, уместную где-нибудь на казачьем сходе на Дону, но никак не в столице Германии. Впрочем, котелок в помещении посетитель снял. Лишь только пиво оказалась на столе, он с жадностью припал к кружке, втягивая густую жидкость вместе с пеной.