Андрей Уланов - Однажды на Диком Западе: На всех не хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера (сборник)

– Слушай, партнер, – после долгой паузы произнес Малыш. – Кто ты такой?

– Не понял, – озадаченно отозвался Ханко. – Поясни.

– Я расспрашивал о тебе мистера Хинброкла, – медленно сказал Уин. – Точнее, я присутствовал при том, как его расспрашивал о тебе Крипп, но и сам вставил пару важных для меня вопросов.

– О, – приподнял бровь проводник. – Достопочтенный Корнелиус Крипп соизволил поинтересоваться моей скромной персоной. Надо же… и что же поведал обо мне старина Хренброкл?

– Интерес Криппа вполне объясним, ибо от успеха или провала нашей миссии зависит очень много. Если пользоваться привычными мне человеческими аналогиями… не скажу, что он поставил на эту карту все – Крипп слишком опытен, чтобы складывать все яйца в одну корзину, но игра идет по очень высоким ставкам. И его противники в Совете не упустят шанса, если он им представится.

– Ты хочешь сказать, что они скорее помогут кому-нибудь другому получить наш приз, чем согласятся оставить его в цепких лапках милого дядюшки Корни?

– В одной из ваших священных книг, – сказал Малыш, – есть притча. О том, как одному человеку предложили исполнить любое его желание, но с условием, что его сосед получит вдвое больше. Ты помнишь, каким был его выбор?

– Помню, – улыбнулся Ханко. – К слову сказать, я как раз недавно перечитывал эту книгу и, дойдя до этого эпизода, подумал, что человечеству в тот раз крупно повезло. Окажись на месте этого мелкого завистника какой-нибудь свихнутый альтруист, искренне жаждущий облагодетельствовать всех …

– И что ужасного, по твоему мнению, произошло бы в этом случае?

– Не знаю. Но всякий раз эти попытки оборачивались таким морем крови. Взгляни хотя бы на историю Французской революции. Какие замечательные слова они писали на своих знаменах: свобода, равенство, братство! А кончилось все гильотиной. И императором.

– Вот опять, Крис, – заметил гном. – Ты упорно выпадаешь из образа. Скажи-ка, много ли из твоих коллег проводников способны рассуждать о Французской революции или эльфийской поэзии? Альие иг льнео Кристофер оль ? Кто ты, партнер?

– Я ведь уже сказал тебе, что так и не выучил квенья, – усмехнулся проводник.

– Кто ты?

– А чем я могу, по-твоему, быть? – пожал плечами Ханко. – Назгулом? Я тот, кто я есть, не больше, но и не меньше.

– Это не ответ.

– Этот как раз и есть единственный ответ, на который ты можешь рассчитывать, партнер, – сказал проводник. – Потому как история моей жизни, ты уж прости, останется при мне – равно как и твоя при тебе.

– Ну, погадать-то, – мечтательно произнес гном, – я могу?

– Сколько угодно, – Ханко аккуратно положил карабин обратно на одеяло и принялся закутывать его. – Я даже могу подсказать.

– Подскажи.

– Как наверняка сообщил вам старина Хренброкл, я появился в Пограничье семь лет назад. Как сообщил тебе только что я сам, в моей жизни также имеются четыре года, проведенные на войне. Логично будет предположить, что событие, повлекшее формирование моего, столь озадачивающего тебя облика, находится где-то в промежутке между вышеуказанными периодами? Я достаточно понятно выразился, а, партнер?

– О да, – кивнул Малыш. – Вполне.

Иллика аэн Лёда, познавшая отчаяние

Возвращение в реальный мир было донельзя мучительным. Более того, в первый момент, ощутив навалившуюся на меня тяжесть, я вообразила, что за время беспамятства наши попутчики-люди успели признать бедную эльфийскую принцессу безвременно умершей и позаботиться об её упокоении. К счастью, период панического ужаса был недолог, а потом я с облегчением осознала, что, точнее, кто именно придавливает меня к ковру – и что выбраться из-под обмякшего тела моей спутницы задача хоть и не простая, но все же не в пример более легкая, чем прокапывание из могилы. Другой вопрос, что по весу… я, конечно, предполагала, что моя спутница – существо весьма нелегкое во всех смыслах, но до сего момента не догадывалась насколько именно.

Все же я попыталась пошевелиться, но в этот миг поезд резко дернулся и что-то холодное коснулось моего виска, вновь отправив меня в объятья голубого тумана.

Следующее пробуждение оказалось не в пример приятнее – благодаря исчезновению давящей сверху массы. Открыв глаза, я обнаружила обладательницу оной массы, оглядывающуюся по сторонам с явным намерением кого-нибудь убить… а потом воскресить и убить еще раз… и еще раз… после чего вдосталь поглумиться над трупом.

– Что это было?

– Это, – брезгливо покосилась Юлла на валяющуюся на столике бутылочку, – прогресс в области алхимии.

– Я серьезно!

– И я серьезно, – отозвалась стражница. – Когда меня лет пять назад пытались травануть такой же мерзостью, то просыпаться после неё было как после трехнедельного запоя. Так что прогресс, как говорят люди, налицо. У тебя голова не болит?

– Нет, – неуверенно сказала я. – Но вот какое-то странное чувство… словно чего-то не хватает… и почему в вагоне кроме нас никого нет… мы что, стоим?!

– Похоже, – наклонившись, моя спутница щелкнула стопорами и, опустив окно, прислушалась к доносящимся снаружи негодующим воплям.

– Скреглик, млин!

– Это и в самом деле возможно – украсть локомотив? – севшим голосом переспросила я.

– Украсть можно все, – проворчала моя спутница, выглядывая в окно. – Будь то любимый единорог его величества или винты от броненосца. Вопрос лишь в том….

И в этот миг я поняла, что за странное чувство гложет меня… и увидела, чего мне не хватает!

– Юлла-а-а!!!

Кажется, до сегодняшнего дня я не издавала подобных звуков ни разу в жизни – равно как и не слышала их в исполнении какого-нибудь иного Перворожденного. Также глубоко сомневаюсь, что легкие живого существа способны произвести их самостоятельно – скорее, тут была замешана также инстинктивная магия.

Не знаю, как отреагировали на этот вопль остальные пассажиры поезда – так же как и все прочие в радиусе трех миль от нашего вагона. Та же, к кому он был обращен, подпрыгнула, едва не расшибив затылок о верхний край окна, и повернулась ко мне с крайне неодобрительным выражением на лице.

– Боги, принцесса, зачем же так кр… – В этот миг Юлла увидела, на что именно я пялюсь втрое увеличенными по сравнению с обычным глазами, и осеклась.

– Украли…

Небольшая зеленая сумка, достать что-либо из которой могла только я – хитроумнейшее, три дня выплетаемое придворным магом заклятье! – алела небрежно вспоротым боком, а рядом с ней лежала распахнутая шкатулка, без содержимого которой моя Великая Миссия не стоила и ломаного гроша.

Не знаю, сколько я стояла там подобно статуе в дворцовом парке – время потеряло для меня всякое значение, равно как и все иное. В мире осталась лишь продолговатая выемка на белом бархате – и черное, как Вечный Мрак, отчаяние.