Иар Эльтеррус - Только мы

Они назвали друг другу номера и занесли их в память своих мобильников. А затем попрощались и разошлись.

Шестой «А» дожидался Назгула на спортплощадке. Дети стояли молча, вели себя совсем не по-детски, они пристально и требовательно смотрели на приближающегося прокурора, словно безмолвно вопрошая: «Кто ты? Что ты сделал в жизни? Достаточно ли ты сделал?». И Назгулу было мучительно больно и стыдно осознавать, что ничего-то он по большому счету не сделал, не смог изменить мир к лучшему. Все проиграл…

Ясноглазые начали двигаться, образовывая из себя какую-то странную, ни на что не похожую фигуру. А затем пропустили Назгула в ее центр, сомкнувшись за его спиной. Как только фигура стала цельной, обычные дети, во что-то игравшие на площадке, поспешили убраться прочь, словно нечто невидимое изгнало их.

– Теперь нас никто не потревожит, – негромко сказал Миша Гольдштейн.

– А камеры запишут, как мы играем в футбол, – добавил Саша Вихрев. – Здравствуйте еще раз, Назгул.

– Здравствуйте, ребята, – прокурор с интересом оглядел каждого из восемнадцати ясноглазых. – Мне не нужно рассказывать, что мне поручили в Москве?

– Не нужно, мы знаем. Это мы подвели вас к ним, позволив услышать разговор о вас. Сейчас вы камень и круг на воде.

Глаза ничего не понявшего Назгула полезли на лоб. Что они имеют в виду? Он спросил об этом.

– Суть и частность, – хором ответили дети. – Слепота и прозрение.

– Я не понимаю… – простонал Назгул.

– Всему свое время, – улыбнулся Саша Вихрев. – Просто вы – часть мозаики, которая начала складываться независимо ни от нас, ни от вас. Она просто есть.

– Но дело в том, – заговорила вслед за ним Леночка Сырцова, – что мозаика может сложиться бесконечным множеством способов. И действия составляющих ее элементов имеют значение в каждый последующий момент. Поэтому, зная, как они поступят, можно предвидеть пути, ведущие туда или сюда. Общее изменение не остановить, мозаика сложится все равно. Вопрос, сколь сильным будет разделение сущностей, и от этого зависит все.

– Есть три пути: изменение, распад, коллапс, – сменил ее голос кого-то из детей позади Назгула. – По-прежнему не останется, как бы ни хотелось этого зашедшим в тупик. Они уже сделали все возможное, чтобы погубить себя и весь мир. Мироздание ответило, закрыв им прежний путь, и все попытки идти по нему дальше приведут только к пропасти.

Назгул, слушая ясноглазых, пытался хоть как-то осмыслить их слова. Что-то он понимал, как ему казалось, что-то – нет. Похоже, дети мыслят совершенно иным образом, непривычным и непонятным. У них – другая логика. А может – и не логика вовсе.

– Но что я должен делать? – растерянно поинтересовался прокурор.

– Пока неясно. В каждый нужный момент нужно действовать правильно.

– А как правильно?

– Чтобы ключ подошел к замку.

– Б-р-р! – ошалело потряс головой Назгул. – Ничего не понимаю.

– Ты поймешь, – заверила Леночка Сырцова. – Ты обязательно поймешь, просто не сейчас. Сейчас еще не время. Сейчас замок еще не готов принять ключ. Он даже не осознает, что он замок.

– Придет время, ты встретишься с другими ключами, – вставил Саша Вихрев. – Они уже кое-что поняли, но не осознали. Ты поможешь. Или они помогут тебе.

– В Америке ты встретишь человека. Мы пока не знаем, как его зовут. Знаем только, что он байкер, как и твой друг Баффа. Он – еще один ключ. Его замок известен.

– А сколько всего ключей? – Назгул сам не понял, почему задал этот вопрос, он почему-то показался крайне важным.

– Он включается, – дети переглянулись. – Ключей пять. Возможно – шесть. Это еще не определено. Места сосредоточения – Америка, Новая Зеландия, Саудовская Аравия и Япония. Значение имеет Парагвай. Включение – Фиджи. Но не спеши побывать везде. Ты окажешься в нужном месте в нужное время. Путь начат, и его нужно пройти до конца, иначе неопределенность увеличивается до бесконечности.

– Да уж, ребятки, озадачили вы меня… – Назгул устало потер виски. – Сделаю, что смогу.

– Твой друг Баффа тоже важен, – заметил Миша Гольдштейн. – Его путь начат. Ему многое предстоит, если поймет все правильно. Но ему подскажут, когда потребуется. А теперь иди, Назгул.

– А…

– Ты все узнаешь со временем.

И дети начали по одному, по двое расходиться в стороны, как будто растворяясь во внезапно поднявшемся тумане.

Удобно устроившись в мягком кресле бизнес-салона «Боинга-777», Назгул изредка бросал ленивый взгляд в иллюминатор и продолжал размышлять. До посадки в аэропорту Далласа осталось немногим более часа, самолет уже давно летел над территорией Штатов. Что ждет его там? Назгул терялся в догадках, особенно вспоминая разговор с детьми. На душе было неспокойно, предчувствие чего-то нехорошего не оставляло его.

В то же время он постепенно осознавал вещи, над которыми раньше предпочитал не задумываться. И это тоже не давало покоя. Ему очень не хотелось переходить черту, окончательно отказываться от человеческой части себя, но переход происходил сам собой, и ничего поделать с этим было нельзя.

«Так чем же отличаемся мы и они? Кто мы и кто они? Наверное, так: они принимают этот мир таким, какой он есть, считают его звериные законы нормой, а мы – нет. Мы физически не способны принять эти законы. Нам приходится притворяться или умирать. Третьего не дано. А у многих из нас нет даже этого выбора, такие не могут притворяться, таким остается только умирать. Мы хотим иного мира, более доброго, яркого и понимающего. Мы не хотим платить за свой успех чужой болью, мы просто не понимаем, как можно добиваться успеха за чужой счет. Да и хотим мы не успеха, а просто жить по-настоящему, быть самими собой, не скрывая этого ни от кого! Здесь мы такой возможности лишены. Здесь мы – горстка сумасшедших, которых никто не воспринимает всерьез. Впрочем, а нужно ли нам, чтобы они нас воспринимали всерьез? Нет, не нужно. Мы и они слишком чужды друг другу. Принадлежим, как будто, к одному биологическому виду, но это внешнее. На самом деле – к разным. Черезчур отличны внутренне. До полной несовместимости.

Что самое смешное во всем этом, так это то, что мы, пусть плохо, но способны жить в их мире, а вот они в нашем – никогда. Ведь там им было бы не с кем конкурировать, некого давить, да просто нечем заняться. В нашем мире никому не пришлось бы продавать частицы своей души ради куска хлеба. В нашем мире каждый был бы занят тем, что он любит, тем, что получается у него лучше всего. Им этого не понять. Сколько раз пытался объяснить даже самым лучшим. Не доходит. Потом только понял, что нет смысла объяснять. Что-либо осознать способен только тот, кто готов к этому. Иначе, к сожалению, не бывает. Можно подтолкнуть, дать повод поразмыслить, но не более.