Оксана Демченко - Воин огня

Мама хлопотала у огня, на приветствие сына не обернулась, чтобы он не торопился и выбрал лепешку с толком: самую большую и румяную. Разрезал, насыпал в щель приготовленное для этого и выложенное на тарелку запеченное мясо, добавил зеленых листочков и приправ.

– Спасибо, мам, – невнятно буркнул Ичивари, вгрызаясь в толстую лепешку.

– Не кусочничай, скоро обед! – строго приказала мама, так и не обернувшись и явно улыбаясь.

– Обед – это хорошо.

Ичивари нырнул в коридор, прихватив еще и мешочек с орехами, выложенный на самое видное место, на край стола. Что мама охотно переняла из уклада бледных – так это обед. Лишний повод угостить домашних, словно мало обычных и принятых в народе махигов двух приемов пищи, утреннего и вечернего… Большого голода, знакомого всем старикам и затянувшегося после первой войны на несколько сезонов, давно нет и в помине. Или есть? Просто он, Ичивари, не застал и не помнит? Он сын вождя, откуда ему знать, как живут в окраинных поселках, тем более в малых и обособленных, где трудятся почти все бледные?

Отец сидел в главном зале, за столом, заваленным кипами неопрятных листков, книг и футляров. По запаху сырой гари понятно: перебирает спасенное бранд-командой и тоже пытается понять, что именно пропало и кому могло пригодиться. На шаги сына не обернулся, хотя конечно же услышал. Дед Магур часто ставил своего приемного сына в пример молодым охотникам, уводя или отправляя их в дальние зимние охотничьи походы на север или летние – в горы и степь. «У вождя Даргуша чутье волка, вам до него расти – как этому побегу до взрослой секвойи…» По мнению Ичивари, он пока что ровно так же далек от совершенства. Очередной раз напрасно крался по коридору, задержав дыхание и плотно сжав мешочек с готовыми цокать и шуршать орехами.

– Многих бледных успел опросить вчера? – негромко уточнил отец, откладывая еще одну связку листков.

– Джанори и Виччи, – перечислил Ичивари, осознавая малость сделанного.

– Вдвое больше, чем я ожидал, – ровным тоном отозвался вождь.

Ичивари насторожился: ему почудилось или отец с трудом прячет улыбку? С чего бы вдруг – после ночного безобразия, которому и точного названия не подобрать?.. Ведь чудом воины не начали стрелять, а уж как уцелел Джанори, даже чудо не объясняет! Эта мысль подтолкнула иную, про данное гратио обещание и свою ответную полную клятву с наложением руки на сердце и правую душу. Самое время исполнять. Сын вождя придвинул к столу тяжелый резной табурет собственного изготовления, разгреб влажные бумаги, освобождая место для своей стопки. Чинно сел, выпрямил спину. И ощутил: язык отнимается, как же он такое скажет – вслух? Пришлось зажмуриться – отец даже брови свел от удивления, это удалось заметить. И в наступившей темноте Ичивари постарался внятно выговорить самое жуткое:

– Отец, я осенью два раза всерьез пожелал тебе смерти. Из-за каурого коня. Я выбросил мясо, которое приготовила мама. Хотел уйти в степь. Я понимаю, что это глупо, но я был зол и думал, что я был еще и прав. И еще я хотел…

– Когда вождь Магур сказал при всех, что я беру его дочь в жены во имя мира, и даже не позвал ее на совет, словно она и разговаривать не умеет, – раздумчиво и неожиданно мирно сообщил вождь, – я бросил в него ритуальное копье. Оно, знаешь ли, удачно под руку попалось… До сих пор не могу даже представить, как так? Оно было воткнуто в землю далеко, за костром. Потом я сказал, что Магур мне не отец, и много подробностей добавил. Кстати, я попал копьем, пусть и вскользь. У отца на правой руке остался шрам, вот здесь.

Ичивари открыл глаза, осторожно повернул голову и увидел вождя – очень странного, с живым и веселым лицом. «Оказывается, – пронеслось в голове, – он умеет так приятно и широко улыбаться…» Потом сказанное достигло сознания, и Ичивари снова закрыл глаза. Представить себе то, что описал отец, было невозможно. Он ведь никогда не позволял себе проявлять гнев. Тем более так, до окончательной потери самообладания и даже разума! А если добавить, что все это – в отношении деда…

– С тех пор я не позволяю своим рукам быть быстрее мыслей, – договорил отец. – И я знаю, что не все слова, обозначающие одну и ту же правду, одинаковы. Папа знал, что я люблю ее, но старики полагали важным иное, и он сказал то, чего ждали. Пока я перевязывал ему рану, он вел себя так нелепо, что у меня дрожали руки. Он смеялся и хвастался, Ичи.

– Дед? Хвастался?

– Он кричал на всю поляну, а тогда еще советы проходили на поляне у края долины Ив. «Мой сын повзрослел и обзавелся собственным голосом!» – Даргуш приложил ладонь к губам и показал, как кричал дед. Вздохнул и стал серьезным. – Покладистые и исполнительные дети приятны родителям… Только они не становятся вождями. Ичи, я не знаю, зачем подожгли библиотеку. Но твое перо я должен был найти именно вчера. Тот, кто приготовил ловушку, охотился на вождя. Он знал: я не желаю приобрести нового ранвари ценой жизни сына. И еще он, видимо, знал, что я уже собрался отослать Шарву с приказом догнать тебя и вернуть. Также опасаюсь, что этот некто дал знать о моих намерениях и наставнику. Тогда наши беды еще не окончены, увы… Нет кораблей с пушками у берега, но в столице пахнет пожаром и порохом.

Вождь замолчал и потянулся, позволяя себе показать, как велика усталость и как мучительно затекла шея. Ичивари припомнил мавиви и, невольно подражая ей, дернул плечом. Встал, порылся в полках, добыл горшочек с медвежьим жиром. Натирать спину и шею, прогоняя боль, научил дед. Магур назвал эту боль «платой за обучение науке бледных». И сам страдал иногда, и знал, что похожая беда донимает многих. Даже вождя. Вон как зажаты мышцы – прямо каменные. Надо растирать, разминать, разбирать по волоконцу, пока кожа не сделается темно-бурой от прилива крови. Тогда следует накрыть теплым, а лучше меховым, и ждать облегчения. Отец вздохнул, прищурился и встал, повел плечами, прошелся по комнате. Сын, наоборот, присел к столу, на свою табуретку. Уставился в бумаги и почувствовал себя предателем. Заговори – нарушишь данное деду и Шеуле слово, промолчи – не исполнишь наказание Джанори…

– Пап, а дома никого, кроме нас? Всякие старики, воины и просители…

– Сидят по домам и обсуждают твое вчерашнее возвращение из мира духов, – с легкой усмешкой отозвался вождь. Прошел к двери, выглянул в прихожую, задвинул запор. – Ичи, неужели необходимо закрыть все окна и двери, чтобы спросить столь простое и сразу узнать: каурого забили из-за сломанной ноги, а не из-за моей мести сыну… И мне его тоже жаль. Но если ты снова возьмешься кричать при матери, доводя ее до слез… А тем более бросишь собакам приготовленное мамой на ужин, да еще у нее на глазах, я лично спущу с тебя шкуру, сидением у столба не отделаешься. И за дедовой спиной не спрячешься.