Константин Калбазов - Пёс. Боец

А потом, этого момента он ждал целый месяц. Терять еще столько же времени? Опять в голове лишь одна мысль: выполнить приказ. Плевать на благоразумие, он должен повиноваться. Наконец он соглашается с этой необходимостью, и чужая воля, вложенная в его сознание, отступает вместе с начавшей подступать головной болью, предоставляя ему возможность полностью использовать свои способности. Что ж, он вроде все продумал. Да, появление в поле зрения Несвижского Пса не входило в его планы, но так даже интереснее. Он все предусмотрел и тщательно подготовился, посмотрим, удастся ли противостоять тому, кто в тайных делах собаку съел. Снова крамольная мысль о переносе покушения, и снова как тисками сдавливает чужая воля.

У него в руках мощный арбалет. Способности стрелка и возможности оружия позволяют на таком расстоянии сделать уверенный выстрел. Безопасность самого исполнителя никого особо не заботит. Хорошо хоть не стали накладывать дополнительные чары, заставив после убийства покончить с собой. Правда, если сейчас его постигнет неудача и ему все же удастся уйти, о возвращении не может быть и речи. Он опять будет пытаться добраться до короля, и так – пока не падет один из них. Иного просто не могло быть. Приказ звучал однозначно: он должен убить короля.

Арбалет вскинут. Болт уже покоится на ложе. Наконечник смотрит точно в цель. Взять упреждение. Поднять линию прицела немного выше. Еще чуть-чуть. Затаить дыхание и плавно потянуть рычаг. Хлопок!

Что там с результатом, смотреть некогда, сейчас главное – уйти. Он сваливается вниз, оставив мощное оружие на ветках. Оно свою роль уже выполнило, остается только уйти. Летя вниз, он замечает, что поразил цель. Убил или лишь ранил, пока неизвестно. Чтобы узнать доподлинно, нужно сначала выжить.

Рог трубит тревогу, ему вторят другие. Слышатся крики охраны, лай собак, топот лошадей. Уйти нет никакой возможности. Вот только не для него. Убийца подбегает к неширокой реке. Его уже видят. В него уже летят болты. Слышится крик того самого гиганта: никто другой не может кричать, подобно боевому горну. Он приказывает не стрелять и брать убийцу живым. Ну-ну.

Успев по пути избавиться от одежды, мужчина с ходу бросается в реку и уходит под воду. Работая руками изо всех сил и выжигая весь воздух в легких, он стремится к дну реки. Да, она неширока, но достаточно глубока, и именно на это вся ставка. Вперед, вперед. Да где же ты? Кажется, проходит целая вечность, но на деле – не больше пары мгновений, прежде чем он достигает дна.

Вот его руки упираются во что-то упругое и податливое. Слава богам, он не ошибся и не промахнулся. Теперь поднырнуть под кожаный свод, натянутый на каркас из толстых веток. Его голова наконец вырывается из воды внутри этого купола, где имеется воздух, и он жадно вдыхает полной грудью.

Спокойно. Нужно успокоить дыхание, все же воздуха тут не так много. Вокруг темнота, но не кромешная тьма. Кое-какой свет проникает сквозь толщу воды и снизу попадает в купол. Это помогает успокоиться. Вода в реке не столь уж прозрачная, так что с берега его не рассмотреть. Теперь нужно уходить. У него есть примерно полчаса, этого времени более чем достаточно, чтобы убраться далеко от этого места.

Перерезать веревку, привязанную к большому камню, исполняющему роль якоря. Он чувствует, как течение подхватывает кожаный купол и увлекает за собой. Окончательно всплыть ему не дают камни, привязанные по периметру и вынуждающие оставаться на глубине, избегая взоров тех, кто сейчас внимательно всматривается в водную гладь. Да, его будут выслеживать долго и упорно, но никому и в голову не придет, что человек может столь долго находиться под водой. Он будет сидеть под этим куполом столько, сколько вообще возможно, дыша очень экономно. Чем дольше ему удастся находиться под водой, тем дальше он окажется от зоны поиска.

Интересно, он убил короля или только ранил? Хм… Пожалуй, все же убил. Раненые падают как-то иначе. Уж чего-чего, а смертей он на своем веку насмотрелся вдоволь. Остается только лишний раз в этом убедиться, и потом можно возвращаться. Мысль о возвращении не понравилась, но он привычно отмахнулся от личных предпочтений. В конце концов, он жил так уже очень долго – когда все его существо восставало и требовало иного, а он шел на поводу того, что было заложено в него как долг. И что за дурацкая привычка зачаровывать осужденных?

Значит – убедиться, что король мертв, и только потом уходить. А если он лишь ранен? Плохо. Но ничего не поделаешь. Будет гораздо сложнее, но ничего невозможного. Уж с его-то способностями… Как-нибудь справится. Да он из таких передряг выбирался, что… Выберется и сейчас.

– Вы во дворец, миледи?

– Да, Виктор.

– А Джона с собой не берете?

– Нет. Мне не нравится, как на меня смотрят при дворе. Как бы чего дурного не удумали. Никогда бы не подумала, что у меня будет столько завистников.

– Что же тут удивительного, если, едва вы переступили порог дворца, вас тут же допускают до короля, чего многие попросту лишены.

…Все обстояло именно так. Едва появившись в столице, Адель сразу устремилась в королевский дворец. Не надеясь ни на что, она с младенцем на руках оказалась у ворот, где путь ей преградила неумолимая стража. Хорошо хоть согласились передать весть кронпринцу. Брат сам тут же примчался к воротам и препроводил ее прямиком к отцу.

Боже, как же он плох! При виде больного она оцепенела, не в силах спокойно взирать на представшую перед ней картину. Ее глаза тут же исторгли слезы, проложившие две дорожки, соединяющиеся на подбородке и капающие на грудь.

Природа болезни до сих пор неизвестна. Собравшиеся во дворце более дюжины мастеров не могли определить, что именно приключилось с королем. Однозначно было сделано лишь два вывода: искусство мастеров тут ни при чем и королю осталось не больше месяца.

Джеф Первый был бледным, а скорее даже серым. Кожа сморщилась, дыхание слабое и прерывистое. Он уже не мог управлять своим телом, и его руки безвольно лежали поверх одеяла, хотя и не утратили чувствительности. Но при этом он все еще сохранял ясность ума и продолжал работать, торопясь привести в порядок дела королевства, прежде чем все перейдет к его сыну.

Завидев Адель, король впервые за долгие годы позволил себе слабость. По его исхудавшему лицу потекли слезы, теряясь в бороде. Возможно, появись она одна – и ему, как всегда, удалось бы сдержаться, но на ее руках покоился спеленатый младенец, который в этот момент проснулся и огласил спальню здоровым громким плачем.

К баронессе тут же метнулся придворный мастер. Реакция Адели была молниеносной. Она отвернулась от мастера, прикрывая маленького Джона своим телом, при этом метнув в лекаря такой взгляд, словно готова была его испепелить.